Читать «Жизнь и смерть Арнаута Каталана» онлайн - страница 95

Тут лицо служащей отеля-ресторана озарилось радостной улыбкой. Она написала название одного шато на бумажке и протянула мне. Я спросила, далеко ли это от Вильфранша. О нет, совсем рядом – 30 километров… (Она решила, что я на машине).

Я вышла из Вильфранша и пошла пешком по шоссе номер 113 в сторону Авиньонета, поскольку другого выбора у меня не оставалось.

До Авиньонета семь километров. Было довольно прохладно, дул ветер, но дождя, слава Богу, не было. Справа и слева от шоссе тянулись поля, среди колосьев мелькали маки. На горизонте волнились холмы. Я сорвала мак и сунула себе за ухо.

Легко и весело было шагать по ровной дороге от Вильфранша до Авиньонета, мимо полей и загородных вилл, где заходились гавканьем свирепые сторожевые щьены. Я во все горло – благо никто не слышит – распевала походные песни.

Эй, эй! Я иду пешком по Лангедоку, у меня за ухом мак, я пою, чтобы было веселее. Весь этот мир – мой! Эй, я иду пешком по Лангедоку!

Машины проносились мимо, некоторые сигналили, мне махали руками, я махала в ответ. Мне не хотелось ехать, мне хотелось идти. Мне нравилось идти пешком по Лангедоку – блажной и блаженной, с красным цветком за ухом.

Авиньонет показался издали: маленький серый город, оседлавший вершину холма. Это крошечный городишко, так и не увеличившийся со времен средневековья.

Я прошлась по площади, посмотрела мрачноватый тяжеловатый собор, оглядела зелено-желтые холмы Лангедока, постояла перед памятником франкам-крестоносцам и Жанне д'Арк, а больше здесь делать было нечего. К тому же в фотоаппарате кончилась пленка.

Я стала перематывать ее, и пленку перекосило. Дернула сильнее и оборвала ленту.

Тогда я решила зайти в какой-нибудь ресторан, попросить черной бумаги и перемотать все как надо.

Я зашла в какой-то придорожный паб, совершенно американский на вид. Попросила разрешения посидеть и перемотать пленку. В пабе ничего не поняли, но разрешили.

Я сунула фотоаппарат в сумочку, как в муфту, закутала для верности подолом собственного черного платья в розочках и, расставив ноги на манер лотрековских девиц, принялась возиться в сумочке. Служащие и завсегдатаи паба с любопытством уставились на меня.

Я вспомнила несколько важных французских слов и попросила "папье нуар". Папье нуар не было. Оборванная пленка не лезла в кассету. Я чуть не разревелась.

Тут кто-то еще вошел в паб, и служащая изящно пошутила: "Черной бумаги нет, но теперь есть черный мужчина, если вас это устроит, мадемуазель…"

В паб зашел старый негр в пестрой рубашке и пестрых шортах. Торжественно перездоровался за руку со всеми, перекинулся парой слов со служащими. Потом приблизился ко мне и чрезвычайно учтиво произнес:

– Бонжур, мадемуазель.

Я, подняв голову от голых растопыренных колен, налегая грудью на сумочку и задранную поверх сумочки юбку:

– Бонжур, месье.

Негр сразу сообразил, в чем дело, и принес фольгу.

Когда моя проблема с пленкой была отчасти решена, я с облегчением вздохнула и попросила стакан красного вина. Служащая неодобрительно хмыкнула: девушка и пьет с утра красное вино!