Читать «Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры» онлайн - страница 197
Иозеф Томан
Огоньки свечей зашипели змеиными язычками.
Слова утешения замерли на устах Трифона.
— Его преосвященство посылает вашей милости свое благословение, да укрепит оно вас в болезни…
Траурным псалмом отдаются в ушах Мигеля слова священника.
— Родиться, расти, цвести, созревать, умирать… — в ужасе шепчет он.
— Вы думаете о смерти, дон Мигель?
— Сколько времени у меня остается? — Мигель так и впился взглядом в губы Трифона.
Молчание.
— Сколько остается мне до смерти? — настойчиво повторяет Мигель.
Секунды тянутся, как годы.
Потом Трифон, наклонившись, говорит:
— Думать о последнем часе всегда уместно. Всегда уместно покаяться в грехах. Покоритесь богу, ваша милость.
Но мысль Мигеля мятежна даже сейчас.
— Credo in unum Deum, — подсказывает Трифон.
— Credo in te, Girolama! — судорожно вырывается из груди больного.
Трифон в гневе воздел руки.
— Стоя пред вратами вечности, вы все еще думаете о делах земных? Взгляните же на себя. Вы почти мертвы. Черви будут глодать ваше грешное тело…
— Нет! Нет! — кричит Мигель, хватаясь руками за лицо свое, за грудь, за плечи. — Я не умер, я жив! Я буду жить! Должен жить, чтоб…
— Чтобы — что? — Трифон ловит горячие руки Мигеля, почти обнимает его. — Ну же, говорите, дон Мигель, я чувствую, вы близки к раскаянию, к спасению — скажите же: «Я должен жить, чтоб искупить покаянием…»
Мигель, жестом заставив его замолчать, устремил взгляд в потолок и не выговорил больше ни слова — только губы его беззвучно повторяли имя Хироламы.
Трифон стоит над ложем, молитвенно сложив руки, больной лежит без движения, и розы умирают в духоте.
Через три недели врач, сомневавшийся в выздоровлении своего пациента, объявил его вне опасности.
Силой воли вырвался Мигель из объятий смерти. Он хочет жить. Он еще не имеет права умирать. Он еще связан с землею, с жизнью. Его час еще не пробил.
К удивлению всех, он встает — исхудавший, дрожащий, бледный до синевы — и покидает ложе.
Уже не больной, но еще не здоровый, он единоборствует с недугом, одолевает его силой воли, отгоняет хотя бы на время.
— Я здоров, видите, падре Трифон? Я буду жить…
Трифон, склонив голову, уходит. А Мигель видит внутренним взором ласковое лицо Грегорио.
Навеки проклят этот грешник, размышляет Трифон, если даже в то время, когда смерть дышала ему в лицо, он не смирился пред господом…
Очень медленно оправляется Мигель после болезни. Ни рокот гитар, ни вечерние серенады, ни голос нужды не проникают в его покои, запертые для света.
Здесь царит полумрак и тишина, пронзительностью своей схожая с морозом.
Свечи горят под портретом Хироламы, и образ ее сходит с полотна, витает по комнате, словно блуждающая душа.
Дни стоят жаркие и душные, но Мигель кутается в тяжелые меха и зябко вздрагивает. Болезнь еще ломает его. Он никого не желает видеть. Не разговаривает ни с кем — только с изображением Хироламы.
Он все еще на грани жизни и смерти. Устремляет горячечный взор на тот берег, ищет мост, по которому мог бы перейти к ней.
Врачи все еще опасаются за его здоровье. Часто чей-нибудь глаз приникает к замочной скважине, чье-нибудь ухо подслушивает за дверью и потом следящие шепчут, что господин сидит и молчит, не отрываясь от образа госпожи.