Читать «Оно заработки хорошо, да и грех бывает от того (Идиллия)» онлайн - страница 12

Лев Николаевич Толстой

Тут, с этого покоса, и погода переменилась, дожди пошли беспрестанные; которая мужицкая часть осталась, так и сопрела в лугах. Кое-что, кое-что высушили по ригам... С утра и до вечера лило; грязь, ни пахать - из рук соха вырывается, гужи размокают, ни сено убирать, ничего. Идет раз Андрюха в ригу, на барщину, по лужам посклизается, шлепает; видит, баба, накрымшись платком, с хворостиной, голыми ногами по грязи ступает - корову Маланька искала. Дождь так и льет как из ведра целый день, скотину в поле не удержат пастухи. Смотрит, гуртовщик едет, поравнялся с ней.

- Нынче,- говорит.

Маланька голову нагнула. "Так вот кто",- думает Андрей. Пришел домой, спать не лег, все слушал. Слышит, свистнул кто-то за гумнами. Маланька выскочила, побежала. Пришел Андрей к овину, видит - мужик чужой.

- Ты кто?

- Работник.

- Не сказывай, на двугривенный. - Взял Андрей двугривенный, что станешь делать. Только не Андрей один узнал, стали замечать по деревне: часто наезжает гуртовщик, Маланька с солдаткой бегает. Ну, да мало ли что говорят, верного никто не знал. Приезжает раз Евстрат ночью. Слышал ли он или так,бабы нет.

- Она,- говорят,- на гумно пошла.

Пошел в овин - голоса. Задрожал даже весь. В сарай, глядь - сапоги.

- Эй, кто там? - да дубиной как треснет; дворник в ворота, да бежать. Малашка выскочила в рубахе одной, в ноги.

- Чьи сапоги?

- Виновата.

- Ладно ж, ступай в избу.

А сам сапоги взял, понес. Лег спать один. Утром взял чересседельню свил, видит Андрей. Зазвал бабу в чулан, ну жучить; что больше бьет, то больше сердце расходится. "Не гуляй, не гуляй!"- за волоса да обземь, глаз подбил. А она думает: "В брюхе-то что сидит, не выбьешь".

Мать стала просить. Как крикнет: "Кто меня учить с женой будет!"- что мать застыдилась, прощенья просить стала. Запряг лошадь, поехал с Андреем пахать. Стал допрашивать.

- Ничего не знаю.

Приехал домой, отпряг, баба ужинать собирает - летает, не ходит; умылась, убралась, синяк видно, и не смеет взглянуть. Поужинали. Старики пошли в чулан. Лег на полати, к краю, ничего не говорит.

- Туши лучину.

Потушила. "Что будет делать?"- думает. Слышит, разувается. Ладно. Видит, прошла мимо окна. Ведь шесть месяцев дома не был, да и побил. Так-то мила она ему. Подле него зашевелилась молча. Приподняла армяк, как прыгнет к нему, как козочка, в одной рубахе, обняла, чуть не задушила.

- Не будешь?

- Не поминай!

С тех пор и забыла думать о дворнике. А Евстрат сапоги продал за 6 р. и смеялся часто:

- Не попался он, я бы с него и армяк снял.

Андрюха дожил до покрова и пошел домой и долго все не забывал, а тут на него землю приняли, женили. Через 9 месяцев Маланья родила, выпечатала в дворника, и любимый ее был старший этот самый Петрушка.