Читать «Почему я стал символистом...» онлайн - страница 8

Никто мне не открывал глаз на дарвинизм, палеонтологию и т. д.; они были открыты всегда, вобраны воздухом общений с отцом и внимательным вслушиванием в споры взрослых профессоров, друзей отца.

Делаю эту оговорку, чтобы было ясно, откуда следует видеть мой период религиозности, «мистики»и т. д.; это был период сильнейшей революции против устоев позитивистического быта среды; в этом ? различие в наших подходах к религиозной догме с Соловьевыми; они все же не до конца видели, до какой степени я был в период моего увлечения Соловьевым «религионизирующим»символистом, а не «символизирующим»верующим. Моя вера с первых лет юности была бунтом дерзания, питаемая волей к новой культуре, а не смиренным склонением, питаемым богомольностью.

Вот почему мои «подмигивающие»мистики юношеской «Симфонии»определялись мной как люди высшей, многострунной культуры, окончившие два факультета; только такие в моем представлении имели права дерзать на подход к «Апокалипсису»; это все люди-бунтари, люди в «пику», если и верующие, то ? по-особенному.

Я сам, студент-естественник, работающий в химической лаборатории и прошедший сквозь анатомический театр, ? был таков: Оствальд и «Основы химии»Менделеева ? в одной руке; «Апокалипсис»? в другой; если бы «Основы химии»и литература по дарвинизму не были бы моим чтением, я не позволил бы себе писать в таком откровенно религиозно-символическом тоне, в каком, например, написались статьи «Священные цвета»и «Апокалипсис в русской поэзии».

Возвращаюсь к детским годам.

Затаив в себе свой, третиймир, назидающий меня игрев символы, я все, что ни узнавал от взрослых, а также из книг, проводил через свою душу: во все это выигрывался; мои игры в период 8 ? 9 лет: я был Гераклом, «Кожаным Чулком» Купера, Фингалом и… инженером, заведующим системой плотин в Голландии, Скобелевым, немного позднее Юлием Цезарем, деятелем в римском сенате (мои посещения классов гимназии приурочивались к посещению мною сената); все, что я узнавал, я пропускал сквозь себя, игрой вживаясь в узнанное; и ? подглядывая сквозь игру всерьез то, что превышало мой возраст; с 9 лет многообразия моих героических игр (я ? и Скобелев, и ? Суворов, и ? гроза ирокезов и т. д.) выдвинули проблему их сочетания в единую игру, где бы отдельные людификации («я в ролях») образовали бы круг вокруг моего индивидуума; пришлось мне сложить легенду о некоем «он», совмещающем в себе все, что есть; и «ему»(т. е. себе самому) я перекладывал все прочитанные мифы и события моей обыденной жизни: в проявлении «его»жизни; «он»пух на мифах, разрастался в годах; игра моя стала к 12-летнему возрасту игрой перманентной, игрой в неинтересную жизнь «воспитанника Бугаева»;игра в «играх»сложнела и разрасталась; след ее потерялся для меня лишь в университетских годах, когда «миф»моей жизни и жизнь мне открытого второго «я»как-то серьезно слились; едва погасли следы «его»за моими плечами, как впереди, перед глазами, уже стоял «писатель», скоро ставший «Андреем Белым»; «Андрей Белый»был своеобразным синтезом личных вариаций Бориса Николаевича в эпоху университета, как «он»был интереснейшим синтезом вариаций «Бореньки»и «гимназиста».