Читать «Понурый Балтия-джаз» онлайн - страница 39

Я кивнул.

- Ну, как ваши нескромные девушки, обзавелись одной? - спросила подошедшая Вэлли. Она уперлась коленями в мое бедро. Я прошелся ладонью по талии и скользнул ниже. Она хихикнула. За столиком сидел Прока, свой, значит и я оказался теперь - своего круга, не просто писатель, а писатель с блатом.

- Два двойных бренди, - сказал я, - и бутылочку перье.

- Перье? - спросил Прока, когда она отошла.

- Минеральная вода. Запивать бренди и кофе.

- Сколько?

- Каждая реальная фигура - тысяча. Имя, кличка, связи и логово.

Шлайн не уполномочивал меня назначать цены. Приятно подставлять начальство под расходы.

- Тысяча крон, значит, - сказал Прока. - Что ж, подходит. Нал и сразу.

- Крон эстонских, конечно, - сказал я.

- Ну да. Не шведских же...

Он сэкономил бюджет московской конторы. Я-то поначалу имел в виду доллары. Судя по его финансовой философии, хозяева не баловали Проку денежным довольствием.

- Принято, - ответил я ему. - Завтра здесь же в это время.

Мы выпили за удачу по первой.

- Есть вопрос, - сказал он.

Мне кажется, я догадывался какой. Людей вроде Проки, вскормленных до перестройки, отстающих в изучении дисциплины, именуемой нравственной деидеологизацией, немного волнуют проклятые остаточные вопросы. Чести. Преданности. Верности слову. Справедливости. Прока, думаю, отшвырнул бы тысячу или сколько там крон, если бы источник денег представлялся в его глазах "грязным". А сам барахтался в выгребной яме, где дерьмо, трансформируемое в купюры, почитают нектаром. Дечибал Прока был универсальным дилетантом. По жизни и по морали. Вечный лейтенант во всем. Инстинкт его не подвел, когда он отказывался от повышения в звании.

Молчание затягивалось, подходящая формулировка, наверное, ему не давалась.

- Вы хотите знать, кто я?

Он быстро кивнул.

Я верно предполагал. Такому не объяснишь, почему, например, я не читал конституции страны, в которой теперь поселился. Почему у меня также не захолонуло сердце и не навернулись на глазах слезы, когда мама встала на колени за оградой у дома в Замамбасове и почти процитировала Моисея: "Это наша земля теперь, Бог нам её дал, отец наверху доволен!" Почему я родился в никаком для меня городе и не придаю месту своего или чьего-либо ещё появления на свет никакого значения. В семье моего отца не отмечали дней рождения. Было бы чему радоваться!

Мне трудно сказать определенно, на каком языке я думаю или вижу сны. У меня не было правительства, которое я бы уважал. У меня не было, а теперь, наверное, никогда и не будет гражданства, которым бы я кичился. В основе моего существования лежит незыблемое правило, которое мне кажется генетически русским: подальше от начальства, в особенности ближайшего, и все сложится.

Я стараюсь жить в кругу простых и очевидных понятий. Парижанин должен быть сутенером, лондонец - голубым, сицилиец - мафиозо, а эстонец - членом певческого ферейна. Про русских говорить не будем. Какие ещё различия и особенности назвать, да и существенны ли они? Христианин, мусульманин, иудей, черный, желтый, белый - едино, была бы личность.