Читать «Дневник (1887-1910)» онлайн - страница 127

Он выслушивает Баи. Ей уже нечем дышать. Печень увеличена: очаг в плевре не расширяется, но и не уменьшается.

- Нет причин для беспокойства, - повторяет он, - но я не знаю, чем объяснить общее состояние организма.

Маринетта и я, мы уже не решаемся ни говорить, ни смотреть друг на друга, потому что слишком много говорят глаза. Как легко представить себе смерть этого маленького существа! Короткое и быстрое дыхание, вот это и есть ее жизнь! Разве не может оно прерваться?

Мой безграничный эгоизм подсказывает мне: "Я видел уже смерть моего отца. Я видел смерть брата. Может быть, нужно еще, чтобы я увидел это". Мы эгоисты, а все-таки я согласен поменяться с ней: я уйду, пусть она останется. Это, конечно, когда я очень взволнован.

Я проживу всю свою жизнь как эгоист. Все же я знаю, что эгоизм имеет границы, бывают минуты, когда мы его отвергаем.

И вот завтра придет он, этот бог, который умеет уловить ритм нашего дыхания, который будет говорить, быть может, наобум, твердо веря, однако, в то, что он скажет!

Одиннадцать часов вечера! Все еще температура сорок, маленькое тело горит, внутренний огонь пожирает маленькую душу: отблеск этого пламени лежит на ее щеке. Веки сомкнуты, спишь ли? Спишь? Веки раскрываются. Только они и способны еще откликаться.

А мама, она здесь, она отдаст свою жизнь каплю за каплей, даже если бы пришлось с каждой каплей отдавать всю себя. Что такое сердце писателя рядом с ее сердцем?

7 февраля. Истина стоит того, чтобы мы несколько лет не могли ее найти.

13 февраля. Баи. Жар внезапно спадает, как сгоревшее белье.

В кривой температуры - маленькие колоколенки жара.

* Если утопающий сложит руки для молитвы, разве он не погиб? Так пусть же плывет без остановки.

18 февраля. ...Мне ни разу не посчастливилось даже опоздать на поезд, которому суждено было потерпеть крушение.

* - Я бы охотно отдала тебе мою игрушку, - говорит маленькая девочка, но я не могу: она моя.

* Написать жизнь Рыжика - всю, без прикрас - одну только правду. Скорее это будет книга о господине Лепике. Рассказать все. О, как мне было неловко, когда он признавался мне насчет этой грязной и хорошенькой девчонки.

Иногда мне хотелось бы узнать, что я не его сын: это было бы забавно. И даже не упоминать, что я его сын. Сказать все, как есть, без стеснения.

Закончить, после его смерти, маленьким гимном в его честь. Книга, от которой завоют и заплачут.

Я пишу не для школьниц.

Я сделал эту главу, но плохо. Я начну ее сначала.

Частью он мне расскажет свою жизнь, частью я сам ее разгадаю.

Он поминал Христа по любому поводу. Каникулы. Дилижансы. Он ходил с мешком.

Его фотографические карточки.

Эту книгу я должен рассказать, как мужчина.

"Мадам Лепик была свеженькая. Я ее не любил, но спал с ней с удовольствием".

И когда я это пишу, я чувствую, как смягчается мое сердце.

Он давал мне советы, как экономно жить.

Мари соблазняла его, но он не мог ничего сделать, потому что старуха каждую минуту входила и выходила из калитки.

Почему я стесняюсь написать такую книгу? Половина моих персонажей уже умерли, другие умрут не сегодня-завтра и не из-за того, что я напишу эту книгу.