Читать «Россия - Век XX (Книга 1, Часть 2)» онлайн - страница 195

Тем более это относится к М. Кольцову, ибо, как сообщает Н. Я. Мандельштам, даже и В. Б. Шкловский мечтал в 1930-х годах о том, чтобы репрессии ограничились "собственными счетами" людей власти, и "когда взяли Кольцова, он сказал, что это нас не касается"327.

Словом, присущее массе нынешних сочинений "приравнивание" совершенно различных людей, погибших в 1930-х годах, означает не только явное упрощение, но и грубое искажение реальности. Те же Бабель и М. Кольцов, если уж на то пошло, были гораздо ближе к уничтоженному в 1940-м Ежову, в доме которого они запросто бывали в качестве дорогих гостей, чем к Флоренскому, а также и к Мандельштаму.

Бабель много лет работал над сочинением о чекистах, и ему мешало только следующее: "...не знаю, справлюсь ли, - признавался писатель, очень уж я однообразно думаю о ЧК. И это оттого, что чекисты, которых знаю... просто святые люди. И опасаюсь, не получилось бы приторно. А другой стороны не знаю. Да и не знаю вовсе настроений тех, которые населяли камеры, - это меня как-то даже и не интересует" 328(!). А вот суждениям. Кольцова: "...работа в ГПУ продолжает требовать отдачи всех сил, всех нервов, всего человека, без отдыха, без остатка... Не знаю, самая ли важная для нас из всех работ работа в ГПУ. Но знаю, что она самая трудная..." Ежова М. Кольцов воспел в "Правде" от 8 марта 1938 года как "чудесного несгибаемого большевика... который дни и ночи... стремительно распутывает и режет нити фашистского заговора..."329

Бабеля - не говоря уже о Кольцове - "категорически" отделяет от Мандельштама уже одно только восприятие коллективизации, которой Исаак Эммануилович не только восхищался (выше приведено одно из соответствующих его высказываний), но и сам лично осуществлял. С февраля по апрель 1930 года он, по его собственному определению, "принимал участие в кампании по коллективизации Бориспольского района Киевской области". Вернувшись в Москву в апреле 1930-го, Бабель сказал своему другу Багрицкому: "Поверите ли, Эдуард Георгиевич, я теперь научился спокойно смотреть на то, как расстреливают людей"330. В начале 1931 года Бабель вновь отправился в те места...331

Осип Мандельштам, казалось бы, столь далекий от Николая Клюева, воспринял коллективизацию как космическую катастрофу ("природа своего не узнает лица..."); в написанной Клюевым незадолго до ареста (но опубликованной лишь в наше время) "Песне Гамаюна", которую, вполне вероятно, слышал из его уст Осип Эмильевич, воплотилось именно такое восприятие, предстающее сегодня поражающе провидчески (стихотворение это сохранилось только в архиве ОГПУ):

К нам вести горькие пришли,

Что зыбь Арала в мертвой типе,

Что редки аисты на Украине,

Моздокские не звонки ковыли.

И в светлой Саровской пустыне

Скрипят подземные рули!332

К нам вести горькие пришли,

Что больше нет родной земли...

Да, уж в самом деле Гамаюн - птица вещая... И как прав был Мандельштам, написавший ранее: "Клюев - пришелец с величавого Олонца, где русский быт и русская мужицкая речь покоится в эллинской важности и простоте. Клюев народен потому, что в нем сживается ямбический дух Боратынского с вещим напевом неграмотного олонецкого сказителя"333.