Читать «Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)» онлайн - страница 332

В последние годы жизнь Тютчева нераздельна с жизнью его семьи. Выше шла речь о его "одиночестве" в сфере политической деятельности. Но в Эрнестине Федоровне и наиболее близких ему детях поэт нередко находил глубокое понимание. Его письма к ним свидетельствуют об этом достаточно очевидно.

Однако смерть вторгается и в семью поэта. В 1870 году скончался его сын от второго брака Дмитрий, в 1872 году - дочь Мария. Вслед за сыном, в 1870-м, умер брат поэта Николай, бывший двумя годами старше его. Возвращаясь 11 декабря с похорон в поезде Москва-Петербург, Тютчев, по его слову, "в состоянии полусна" создал проникновенное стихотворение "Брат, столько лет сопутствовавший мне...", которое заканчивается строками, воспринимающимися как прощанье с жизнью:

...Дни сочтены, утрат не перечесть,

Живая жизнь давно уж позади,

Передового нет, и я как есть

На роковой стою очереди.

Здесь и прямое предсказание:

...год-другой - и пусто будет там,

Где я теперь...

Следующим актом прощания явилась последняя поездка в Овстуг в августе 1871 года. Как мы помним, отношение поэта к родному гнезду было непростым и нелегким. Но в последние годы он будто снова целиком обрел тот мир, где "мыслил и чувствовал впервые".

8 октября 1867 года он пишет жене о том, что воображает, как осенний свет "заливает в настоящую минуту Овстуг, золотя увядшие листья на деревьях и блестящую грязь тропинок". В письме к ней же от 19 июля 1868 года он с горькой нежностью вспоминает "впечатление полной заброшенности и одиночества, которое неизменно вызывают эти серые избы и тропинки, теряющиеся в полях". Вскоре, в начале августа, он побывал в Овстуге и 30 августа писал туда из Москвы, где "третьего дня еще был совершенно летний день или, скорее, осенний, но ясный, великолепный, теплый и облитый каким-то прощальным сиянием... Я с грустью подумал о саде в Овстуге, который, конечно, золотили те же солнечные лучи и оттенки которого несколько изменились со времени моего отъезда".

В последний же свой приезд в Овстуг поэт создает стихотворение, навеянное поездкой к холмам древнего Вщижа. Словно завершая, замыкая круг своей жизни, начавшейся здесь, около этих холмов, Тютчев говорит о природе:

Поочередно всех своих детей,

Свершающих свой подвиг бесполезный,

Она равно приветствует своей

Всепоглощающей и миротворной бездной.

Здесь поэт возвратился к тому поэтическому космизму, который присущ его стихотворениям 20-30-х годов (с конца 40-х - о чем подробно говорилось в своем месте - поэзия Тютчева обращена главным образом к собственно человеческому миру). Это возвращение намечается уже в стихотворениях "В небе тают облака..." (1868) и "Природа- сфинкс. И тем она верней..." (1869), созданных также в Овстуге. Но в стихах 1871 года поэт как бы всецело углубляется сквозь человеческую действительность к вечному бытию:

Природа знать не знает о былом,

Ей чужды наши призрачные годы...

Через много лет, в 1935 году, П.А.Флоренский писал о космическом мироощущении Тютчева, о созданном им образе безначального "хаоса":

"Хаос Тютчева залегает глубже человеческого - и вообще, и индивидуального - различения добра и зла. Но именно поэтому его нельзя понимать как зло. Он порождает индивидуальное бытие, и он же его уничтожает. Для индивидуума уничтожение есть страдание и зло. В общем же строе мира, то есть вне человеческой жизни, это ни добро, ни зло... Без уничтожения жизни не было бы, как не было бы ее и без рождения... И когда хаос не считается с понятиями человеческими, то это не потому, что он нарушает их "назло", что он борется с ними и противопоставляет им их отрицание, а потому, что он их, так сказать, не замечает. Тютчев не говорит и не думает, что хаос стремится поставить вместо человеческих норм и понятий о добре им обратные; он просто попирает их, подчиняя человека другому, высшему, хотя часто и болезненному для нас закону. Этот высший закон мы способны воспринимать как красоту мира, как "златотканный покров", и радость жизни, полнота жизни, оправдание жизни - в приобщении к этой красоте, постоянном восприятии и сознании ее... Достоевский, хотя не везде и не всегда, видит в хаосе не корень жизни, а извращение жизни, перестановку добра и зла, то есть человеческую же направленность... Сейчас неважно, прав Достоевский или нет. Важно лишь то, что он и Тютчев говорят о разном: в то время как Тютчев выходит за пределы человечности, в природу, Достоевский остается в пределах первой и говорит не об основе природы, а об основе человека. Когда же он возвышается до тютчевского мироощущения, основу природы называет Землею; "жизнь полюбить прежде ее смысла" - это уже довольно близко к Тютчеву".