Читать «Шесть процентов» онлайн

Кнорре Федор

Шесть процентов

Федор Федорович Кнорре

Шесть процентов

В поле было до того светло от солнца, что ему казалось, он видит с одинаковой ясностью все вокруг себя - и самое далекое и совсем близкое: громадные крутые облака, всплывающие в синем небе, и крошечную мохнатую пчелу, припавшую к желтому качающемуся цветку... И только когда на всем окружающем опять стал появляться мерцающий красноватый отблеск, он стал понимать, что теперь светло, пожалуй, вовсе не от солнца, а от растекающегося горящего бензина.

Как хорошо, что он успел тогда закрыть лицо руками!..

А может быть, не успел? Ничего, можно еще успеть, надо только скорее... Какие проклятые, тяжелые руки! Конечно, он не успеет... Неправда, он успел, успел!.. Может быть, не все лицо, но, главное, он успел прикрыть глаза. Он так хорошо изучил это движение, которое ему надо было сделать. Столько раз потом он себе представлял его, повторяя, проделывая в уме: надо схватиться правой рукой за левое плечо и изо всей силы уткнуться лбом под локоть согнутой руки, вот и все. Тогда глазам не сделается ничего плохого...

Наконец после отчаянного усилия у него дернулась рука, и Платонов проснулся с тяжело бьющимся сердцем, открыл глаза и увидел знакомую серую мглу и смутные тени.

Стучали на ходу колеса поезда. Стакан дребезжал о пустую бутылку на столике у окошка.

Пассажиры проснулись: слышно было, как они заговорили, зашевелились, разминаясь после ночи, проведенной в поезде.

Один из пассажиров курил, сидя в ногах у Платонова.

Женский голос очень тихо спрашивал:

- Какой ваш сосед странный! У него с глазами что-то? Он слепой?

- Почти что так. Врачи у него определили: "Шесть процентов осталось".

Платонов опять прикрыл глаза. Сердце билось очень торопливо и сильно. Да, конечно, он тогда не успел.

...Сквозь стук колес идущего поезда невнятно гудели голоса разговаривающих в разных концах вагона пассажиров.

Из открытого окна потянуло запахом мокрого леса и мха, пропитанного холодной дождевой влагой.

Скоро станция Хвойная. Это и есть дом, родина. И он не хочет туда возвращаться.

Месяца два назад в госпитале сосед по койке, с которым они шепотом разговаривали, лежа ночью без сна, сказал ему однажды: "Подумаешь, какая история! Жена изменила, пока ты на фронте воевал. Ну, это бывает. Жить-то все равно тебе надо? Был бы ты здоровый, я бы тебе ничего не сказал. Но в настоящий момент позиция твоя, брат Платонов, слабая. Зрение у тебя шесть процентов. Как тебе теперь жену бросить? Выходит, ты ее больной рукой хочешь ударить: самому же больней!"

Про других ему такое случалось слышать, и это вовсе не казалось особенно страшным, иногда даже выглядело смешно, когда об этом шутя рассказывали товарищи.

В конце концов она ведь сама написала ему правду. Не каждая это сделает... Э-э, не все ли равно! Сама не сама... Главное, что это было. Было. Ни за что он не вернется теперь.

Когда он только что узнал это, еще до госпиталя, до того, как произошло несчастье у него с глазами, он говорил себе: надо перетерпеть. Через год, через полгода, наверное, мне будет уже легче. Теперь полгода уже прошло. Ничего не легче. Все как вчера. Эти мысли, какие-то проклятые, не знают ни усталости, ни отдыха, ни дня, ни ночи.