Читать «Рыба-одеяло (рассказы)» онлайн - страница 7
Константин Дмитриевич Золотовский
Мы уже знали, что партийная и комсомольская организации гонят с боевых кораблей косяки этой шпаны, случайной во флоте и не любившей флота. О них напечатали стихотворение в газете:
Прическа ерш, в кармане нож
И хулиганская сноровка,
Аршинный клеш: "Даешь, берешь!"
И на груди татуировка.
Когда-то этот буйный клеш
В атаку шел, покрытый славой.
Его девиз: "Даешь! Берешь!"
Гремел под самою Варшавой.
Победа! Сброшена шинель.
В газетах нет военной сводки.
И вот... "даешь" - взяла панель,
А клеш напялил шкет с Обводки.
Нет, врешь, щенок! Не проведешь!
Твой шик украден, а не нажит!
Шпана! Долой матросский клеш!
Не то... матрос тебе покажет!
Мишка с интересом разглядывал татуировку на груди и на руках Кожемякина. Боцман улыбнулся.
- Ты, смотри, себе такой не накалывай, плохая это штука... Из-за нее я чуть однажды не погиб в гражданскую войну... На Волге было дело. Шел переодетый в штатскую одежду с нашими и влопался к белой контрразведке. Злые были они на моряков, насолили мы им немало... Ну, нас тотчас по наколкам и узнали, повели расстреливать. Только один я и спасся - упал за секунду до выстрела, а на меня убитый свалился...
Кожемякин махнул рукой и спросил Мишку:
- Ты что умеешь?
- Плясать.
- А петь можешь?
- Могу и спеть.
- Вот это хорошо, - засмеялся Кожемякин, - а то мне партнера недостает.
Кожемякин вынул из рундука гармонь, повесил на плечо и повел нас в конец гавани, на корабельное кладбище.
Много лежало по берегу старых полузатонувших кораблей. В одном месте мы остановились, и Кожемякин сказал:
- Вот, ребята, вам, комсомольцам, сколько работы: надо эти корабли выводить в море, да так, чтобы они задымили - и не камбузным дымом, а дымом своих широких труб!
С грустью смотрел Кожемякин на старые миноносцы и буксиры, на разбитые крейсера и облупившиеся царские яхты, на мертвые тральщики со сломанными мачтами, смятыми трубами...
Кожемякин опустился на корабельный обломок, расстегнул гармонь.
- Садись, Мишка, - сказал он и заиграл старую морскую песню:
С полночи вахту пришлось мне стоять.
Холодно. Дождь моросит.
Дикую музыку ветер играет.
Море бушует, шумит...
* * *
"Восстановим, линкор "Парижская коммуна!" - говорилось в обращении к комсомольцам.
Линкор стоял у стенки в конце гавани холодный, ободранный, с поникшими жерлами орудий, со ржавыми стойками на бортах, помятыми кожухами и раструбами.
Сотни комсомольцев горячо принялись за работу. На холодном линкоре застучали молотки и сверла. Весть об этом разнеслась по всему Кронштадту.
- Не может быть, - говорили многие, - чтобы эти сопляки вывели такой огромный корабль!
"Жоржики" шипели на нас:
- Гляди, комса приехала, флот восстанавливает - подумаешь!
А мы продолжали работать. Линкор должен войти в строй! Мишка трудился вместе с нами, так же был испачкан машинным маслом, так же был утомлен и счастлив.
От усталости мы роняли ложку в бачок с макаронами и тут же засыпали. Товарищи трясли нас за ноги - иначе не добудиться.