Читать «Радость и страх» онлайн - страница 63

И теперь требуется всего каких-нибудь двадцать минут, чтобы довести дело до конца. Его убедили, что, поддерживая Доби, пусть лично ему неприятного, он служит делу свободы и выполняет волю провидения. В нашем сложном мире он хотя бы пытается поступить как должно. Он ставит лишь одно условие - отставить Буля. - Вы уж не взыщите, но ваш Буль - отпетый похабник и богохульник. Влияние его просто тлетворно.

Стордж возмущен до глубины души. - Один из крупнейших поэтов нашего времени!

И тут, когда переговоры между двумя идеалистами, казалось бы, вот-вот зайдут в тупик, практичная Табита напоминает, что проблему Буля можно и не решать, если сам Буль не появится больше на сцене. Эти слова кладут конец спорам. Ринч берет на себя три восьмых всех расходов, оговорив лишь еще одну мелочь - чтобы его имя на журнале не значилось. Он не жаждет рекламы и к тому же не хочет оскорбить чувства своих собратьев, обнаружив перед ними свое пристрастие к современному искусству и литературе.

37

За этот дипломатический успех Табиту венчают лаврами. Она и сама чувствует, что одержана крупная победа. С жаром берется она за подготовку нового номера, то есть за свое нескончаемое занятие - примирять и подбадривать. И номер уже подготовлен к печати, когда однажды, возвратившись с Джонни ил музея Науки и техники, она застает в квартире большую группу взволнованных людей. Здесь не только Стордж, но и Джобсон, Дьюпарк, мисс Пуллен, еще три пожилые дамы, врач и няня.

Сторджа не узнать. На щеках у него румянец, глаза сияют, ходит на цыпочках, пружинистым шагом.

- Что случилось?

- Буль. - И на лице торжество.

- А-а, столик.

- Да нет же, Буль, поэт. Неужели забыла?

В первую секунду Табита потрясена. Но сразу же восклицает: - Чудесно! Где ты его поместил?

- В детской. Он был очень возбужден. Уолли считает, что нужно запереть дверь.

Издали доносится звук; похожий на вздох ветра в проводах. Стордж бросается вон из комнаты, и Табита, поспешно последовав за ним в детскую, видит, что в постели Джонни сидит сморщенный старичок с жиденькой седой бороденкой и длинным синим носом. На нем голубая шелковая пижама Сторджа, от которой его бледные щеки кажутся ярко-желтыми, и он своим высоким мягким голосом беседует с Джобсоном и Джонни.

- Да, я пил и был пьян. О таком я не смел и мечтать. Я жил в царстве вечного опьянения.

Джонни это необычайное происшествие повергло в изумление и восторг. Такого человека, как Буль, он еще не видел. Он глядит на поэта круглыми глазами, выжидающе улыбается, а потом, не в силах выразить словами распирающую его радостную энергию, подпрыгивает на месте и медленно делает полный оборот.

- Вы понимаете, - объясняет Буль со свойственной ему тихой, чрезвычайно убедительной искренностью, - напиваться мне было необходимо; да что там, это был мой долг. Ведь чтобы познать воскресение духа, тело должно погибать со скотами - чтобы породить розу, нужно стать падалью.

- А что такое падаль? - перебивает Джонни.

- Это я, дитя мое, тот несчастный, которого ты перед собою видишь. - И тут, заметив Табиту и сразу уловив ее настроение, он произносит уже совсем тихо: - Однако мне пора уходить. Я злоупотребил...