Читать «Иван Вольнов» онлайн - страница 11

Он рассказывал это сквозь зубы, глядя в пол, шаркая подошвой по кафелям пола.

- Слова Недоуздкова о непробудном пьянстве Наполеончика с партийными проститутками, - это о Викторе Чернове. Я сам ездил за город приглашать его на одно из важных партийных заседаний, он отказался, был пьян, окружён девками. Меня это так ошарашило, что я теперь не понимаю, как не догадался избить или застрелить его...

За всё время моего знакомства с Иваном это был единственный раз, когда его "прорвало". С глубоким отвращением и остро наточенной ненавистью он рассказывал о Чернове и других людях, которым он верил, кого считал искренними революционерами, и было ясно, что поведение партийных вождей в гражданской войне было ударом, который разрушил все верования Вольнова. "Герои" оказались морально ниже любого из "толпы" - вот к чему сводилась его угрюмая и презрительная речь и вот что было, видимо, наиболее тяжёлым моментом драмы, которую пережил Иван Вольнов, человек искренний и простодушный.

Сцена "Встречи", на которую он ссылался, в главном её смысле такова: Недоуздков говорит:

- Всё у меня оборвалось в душе, Португалов! Всё.

Недоуздков болезненно рассмеялся, хватаясь за голову.

- Ах вы, петрушки, социал-спасители!.. А эти самарские трюки Наполеончика, - какой ужас, какая гадость!.. Это непробудное пьянство, эти шатанья с партийными... (в тексте повести очень резкое и едва ли справедливое слово -М.Г.) по кафе и вертепам!.. А за Волгой лилась кровь... Охрипшими с перепоя голосами вы убеждали молодёжь идти спасать Россию. И молодёжь верила и умирала. Ах, проклятые, проклятые, подлые обманщики!..

- Ах, бросьте свое донкихотство! - сквозь стиснутые зубы проговорил Португалов. - Есть другой выход... - Он был бледен, хрустел пальцами. Ставка на демократию кончена. Мы проиграли. Но мы должны быть с народом. Не с царской сволочью, а с мужиками и рабочими. Мы должны предупредить Каппеля. Мы арестуем главнокомандующего и Сольского с его тупоголовыми министрами, открываем фронт и, вместе с большевиками, бьём по Каппелю. Других путей нет. Или - или. Или служба чёрному Дидерихсу, или переход к красным, с которыми народ...

Живя в Сорренто в 1928 году, Иван писал повесть, читал начало её, и мне казалось, что эта повесть будет наиболее зрелым произведением его. Начиналась она сценой возвращения эмигранта-революционера в деревню, его встречей на станции со своим отцом и торжественной встречей, которую устроила эмигранту деревня. В этом торжестве, смешном и трогательном, отец эмигранта не принимает участия, он, в стороне, спрятался под телегу и горько плачет. Из дальнейшего оказалось, что в 1906 году отец, желая спасти сына, выдал его товарищей полиции, а сын, узнав об этом, стрелял в отца и ранил его. Мне вспомнились слова Вольнова, сказанные им давно на Капри по поводу Азефа: "Бывало, что отцы выдавали детей жандармам". Повесть имела характер явно автобиографический, и я спросил Ивана: не его ли это отец? Он задумался, глядя на страницу рукописи, потом, встряхнув головою, хотел что-то сказать и - не сказал ни слова. А дня через два спросил неожиданно: