Читать «Жизнь Матвея Кожемякина» онлайн - страница 91
Максим Горький
- После Николай Павлыча были перемены...
- Как же! Откупа, первое...
- Не дай бог!
- Мужиков из крепости вывел...
- Рекрутчина общая...
- Это тоже многих подшибло!
- А на фитанцах (квитанциях, подобие ваучеров эпохи перестройки Ред.)как нажились иные?
- Не дай господи, как пойдёт ломка опять!
Где-то сзади Матвея гулко и злорадно взревели:
- Господишки это, дворянишки всё, политика это, тесно, вишь, им! Политика, говорю, сделана! Из-за мужиков они, чтоб опять крепость установить...
- Вер-рно! - хрипло закричал Базунов. - Дворяне! Политика сделана-а!
И человек двадцать именитых граждан, столкнувшись в кучу, галдели вперебой о дворянах, о жадности их, мотовстве и жестокости, о гордости и всех пороках нелюбимого, издревле враждебного сословия господ.
- А сам - какой? - ворчал Шакир.
- Праведники! - тихо отозвался Кожемякин. - Айда домой!
И пора было уходить: уже кто-то высокий, в лохматой шапке, размахивал рукою над головами людей и орал:
- Стой, мерзавец! Ты - кто? Городовой! Я тебе покажу, крамольник! Возьми его, Захар! Ты кто, старик, а? Б-базунов? Ага!
Кожемякин с Шакиром отошли шагов на десять, и густой снег погасил воющие голоса людей; на улице стало тихо, а всё, что слышали они, точно скользнуло прочь из города в молчание белых полей.
Но сегодня, сейчас вот, всё это вновь возвратилось, памятное и сжатое, встало перед глазами сохранно, как написанное пылающими красками на стене церкви, грозило и наполняло страхом, внушая противоречивые мысли:
"Пусть уедет, бог с ней! Сын про царя поёт - родимый, голубчик - про царя! А мать - вон оно что! Куда теперь ехать ей? Нету здесь квартир, и были бы - не пустят её, - побить даже могут. Это - как раз!"
Вошла Наталья, весело спрашивая:
- Убирать самовар-от?
- Пошли Шакира скорее!..
И Шакир пришёл весёлый.
- Чего скалишь зубы-то? Сядь-ко...
Татарин сел, потряхивая головою и улыбаясь.
- Знаешь, - тихо заговорил Кожемякин, - за что она в Сибири-то была? Помнишь - царя убили? Она из этих людей...
Шакир отрицательно потряс головой.
- Нет, она четыр годы раньше Сибирям ехал...
И, не ожидая возражений хозяина, оживлённо продолжал:
- Борка всё знайт, ух какой мальчика! Хороший людя, - ух!
- Чем? - спросил Матвей, и не веря и радуясь.
- Ух, - всё, - очен!
- Да ты не ухай, - ты толком скажи!
Татарин махнул рукой и засмеялся, восклицая:
- Айда везде! Ему все людя хороша - ты, я - ему всё равной! Весёлый! Я говорю: барына, она говорит: нет барына, Евгень Петровна я! Я говорю Евгень всегда барына будит, а она говорит: а Наталья когда будит барына? Все барыны, вот как она! Смеял я, и Борка тоже, и она, - заплакал потом, вот как смешной!
- Смеётся она? - сомневаясь, осведомился Матвей.
- Сколки хошь! Голова дёрнул вверх, катай - айда!
Он шумно схлёбывал чай, обжигался, перехватывал блюдце с руки на руку, фыркал и всё говорил. Его оживление и ласковый блеск радостно удивлённых глаз спугнули страх Матвея.
- Что ж она говорила? - допытывался он.
- Всё! Ух, такой простой...
- Ну, бог с ней!--решил Кожемякин, облегчённо вздыхая. - Ты однако не говори, что она из этих!