Читать «Жизнь Матвея Кожемякина» онлайн - страница 90

Максим Горький

А у Николы звонили всё гуще и мрачнее.

На бегу люди догадывались о причине набата: одни говорили, что ограблена церковь, кто-то крикнул, что отец Виталий помер в одночасье, а старик Чапаков, отставной унтер, рассказывал, что Наполеонов внук снова собрал дванадесять язык, перешёл границы и Петербург окружает. Было страшно слушать эти крики людей, невидимых в густом месиве снега, и все слова звучали правдоподобно.

- Реки-чу вскрылись не вовремя! - говорил кто-то позади Матвея, безнадёжно и густо. - Потоп наступает, слышь...

- Кто говорит?

- Депеша пришла!

- Нам потоп не тревога - мы высоко живём...

В сумраке вечера, в мутной мгле падающего снега голоса звучали глухо, слова падали на голову, точно камни; появлялись и исчезали дома, люди; казалось, что город сорвался с места и поплыл куда-то, покачиваясь и воя.

Вот старик Базунов, его вели под руки сын и зять; без шапки, в неподпоясанной рубахе и чёрном чапане (крестьянский верхний кафтан - вост. азям; чапаном зовут и сермяжный, и синий, халатом или с борами, и даже полукафтанье - Ред.) поверх неё, он встал как-то сразу всем поперёк дороги и хриплым голосом объявил на весь город:

- Чего зря лаете? Али не слышите по звону-то - государь Александра Миколаич душу богу отдал? Сымай шапки!

Все вдруг замолчали, и стало менее страшно идти по улицам среди тёмных и немых людей.

Потом Кожемякин стоял в церкви, слушал, как священник, всхлипывая, читал бумагу про убийство царя, и навсегда запомнил важные, печальные слова:

- "Неисповедимые веления промысла - свершились..."

Было в этих словах что-то отдалённо знакомое, многообразно связанное со всею жизнью.

Его очень беспокоил Шакир, он тоже стоял в церкви, тряс головой и мычал, точно у него болели зубы, - Матвей боялся, как бы окуровцы не заметили и не побили татарина.

Но церковь была почти не освещена, только в алтаре да пред иконами, особо чтимыми, рассеянно мерцали свечи и лампады, жалобно бросая жёлтые пятна на чёрные лики. Сырой мрак давил людей, лиц их не было видно, они плотно набили храм огромным, безглавым, сопящим телом, а над ними, на амвоне, точно в воздухе, качалась тёмная фигура священника.

Из церкви Матвей вынес тупое недоумение и боль в голове, точно он угорел. Стояли без шапок в ограде церкви, Шакир чесал грудь, чмокал и ныл.

- Засем эта? Ай-яй, какой людя, озорства всегда...

- Молчи-ка! - сказал Кожемякин. - Слушай, чего говорят...

Говорили многие и разно, но все одинаково угрюмо, негромко и неуверенно.

- Поди - англичанка подкупила...

- Турки тоже...

- И турки! Они - могут!

- Побил он их!

- Ой, Шакир, гляди - привяжутся к тебе! - шепнул Кожемякин татарину.

А тот - рассердился:

- Я- турка? Мы Россиям живём, мы - своя люди, что ты?

И всё плыл, понижаясь, тихий, задумчивый гул:

- Не впервой ведь насыкались они на него...

- Кто?

- А эти...

- Кто - эти?

- Ну, а я почём знаю? Спроси полицию, это ей знать!

Вдруг чей-то высокий голос крикнул, бодро и звонко:

- Теперь, обыватели, перемены надо ждать!

И тотчас многие голоса подхватили с надеждой:

- Конечно уж...

- Перемены... н-да-а...