Читать «На растительной пище» онлайн

Полдневная зимняя заря разгоралась на южной стороне неба, медленно передвигаясь направо. Пропадинск, казалось, оцепенел от жестокого мороза, заставлявшего дыхание выходить из груди с шероховатым свистом и окутывавшего серым паром каждое живое существо, осмелившееся появиться под открытым небом.

Впрочем, на единственной улице города было пустынно и тихо. Изредка человеческая фигура, смутно мелькнув в сумеречном свете полярного полудня, выскакивала из дверей и, подхватив ношу мелко нарубленных дров, сложенных у порога, торопливо скрывалась обратно. Даже выносливые полярные собаки забились в конуры и другие укромные места и неподвижно лежали, свернувшись калачиком и покрыв голову пушистым хвостом как одеялом.

Лес начинался среди города прямо от церкви. Там было тихо как на кладбище. Широкие ветви лиственниц, отягощённые белыми хлопьями, простирались в стороны как неподвижные руки мертвецов, окутанные складками белого савана. Ни одна талинка не смела шевельнуться, чтоб стряхнуть густой белый пух, обильно осевший на её тонкие побеги. Снег, покрывавший землю до половины человеческого роста, пышный и пушистый, защищённый деревьями от беспокойного ветра, тоже как будто спал, изнемогая под бременем холода, плотного и тяжёлого как свинец.

Белая куропатка, сидевшая на нижней ветви тальничного куста и тоже похожая на ком снега, вздрогнула и перепорхнула на сажень подальше. С противоположной стороны послышались шаги, медленно и неровно сменявшие друг друга. Шедший человек, очевидно, проваливался в снег и каждый раз с усилием выдёргивал то левую, то правую ногу, хватаясь руками за ветви для лучшей опоры. Он был совсем близко, если даже куропатка, эта почти домашняя птица северного леса, решилась побеспокоиться ради его прихода. Действительно, через минуту кусты раздвинулись, и человек показался на небольшой полянке, где несколько крупных лиственниц были довольно давно срублены на постройку. Куропатка, сидя на новой ветке, принялась лениво рассматривать его своими красными глазками. Это был, конечно, чужестранец, ибо вместо оленьего меха, плотно облегающего тело туземцев, его высокая фигура была закутана совсем в другую одежду. Сермяжный халат, надетый сверх короткого полушубка и подпоясанный кушаком, беспомощно оттопыривался на груди, открывая холоду совершенно свободный проход; на руках были жёлтые кожаные рукавицы с варегами, столь же малопригодные для этого холода и этого леса. Неуклюжие валенные сапоги, подшитые кожей и широкие как лыжи, на каждом шагу проваливались в снег и оставляли странные дыры, круглые и глубокие как устье лисьей норы. За поясом у человека был заткнут плотничий топор с короткой ручкой, а на спине был привязан сукосер, т. е. носилки особой формы, похожие на скамейку каменщиков и употребляемые на севере преимущественно для переноски дров.

Серый суконный шлык странного, очевидно, самодельного покроя всё сползал на затылок, открывая густые белокурые волосы, соединявшиеся внизу с такой же белокурой бородой. Светлые волосы бороды были перевиты белыми нитями, где иней соперничал с сединой, но лицо человека горело от мороза и ходьбы. Он уже давно ковылял в снегу как большая нерпа, вышедшая на тинистый берег, и, несмотря на 50 градусов ниже нуля, ему было скорее жарко, чем холодно.