Читать «Записки современника» онлайн - страница 24

Видели у Банкса: Даппля от Дельпини и Гарт-оф-Ока от Метеора; у Ив. Смита: Сер-Роуланда от Вальпута и Фона от Волонтира; у Жаксона: фаворита московских охотников Тромпетера от Трумпа-тора. Все лошади отличные, но Даппль — царь лошадей. Тромпе-тер очень красив, но мал и тонок. Да, у Москвы свой собственный вкус. Теперь мода на рыжих лошадей с фонарями, то есть с проточинами. Каковы бы они качеством ни были, цена им вдвое.

6 апреля, четверг.

Лыковский староста привез от матушки письмо, которым уведомляет о кончине добрейшего Ивана Николаевича и поручает мне выбрать ему надгробный памятник, на покупку которого крестьяне миром посылают 400 руб. Такая сумма для деревни в 60 душ немаловажна. Приходский священник придумал для памятника и надписи; с одной стороны: «Благодетельному помещику (имя-рек) от благодарных крестьян», а с другой: «Бе человек послан от бога, имя ему Иоанн». Первую вырезать можно и должно; но последняя ни к селу, ни к городу: этот текст пригоден был для надгробного слова Собиескому, но для надписи Ивану Николаевичу, которого христианская деятельность заключалась в кругу весьма ограничен-.

ном, он слишком не у места. Прикажу вырезать просто: память праведного с похвалами!

И точно: дядя Ваня, как я называл его в детстве, был совершенно праведный муж, хотя образ жизни его и весь он сам казались непостижимо странными. Уступив женатому брату, по его настоятельной просьбе, из отцовского наследства более '400 душ, со всею почти движимостью, он оставил себе одно небольшое имение в 60 душ, и жил в версте от него, в лесу, в сообществе единственной своей прислуги: старого псаря Климыча и брюзгливой старой стряпухи; три борзые собаки и несколько вятских лошадок, за которыми ходил и присматривал сам, составляли все его движимое имущество. Он был или казался страстным псовым охотником и часто приезжал к деду на условленные полеванья. Как теперь вижу его лысую голову, его большие на выкате глаза, его смелый, решительный взгляд и эту вечную добродушную улыбку; как теперь слышу его громкую и отрывистую поговорку и почти беспрерывный хохот, увлекавший к безотчетной веселости всю беседу. Помню синий патенкоровый его кафтан и зеленый с откладными полями картуз, длинный, в серебряной оправе охотничий нож и огромную коренковую, домашнего изделия, с коротким чубуком трубку, служившую ему кистенем и дубинкою; помню неразлучных его спутников — двух больших псовых собак Пожара и Пылая и соловую лошадку, на которую он, старый Немврод, сажал меня, пятилетнего баловня, к ужасу моей няни и прочих приставниц, соблазнявшихся его издевками. Помню, как все домашние всегда радовались его приезду, с которым как будто водворялось благословение божие не токмо в доме, но и в целом селении, какая-то свобода и миролюбивые между всеми отношения: дедушка не кричал на приказчика, приказчик не тузил мужиков, дворовые люди сидели все налицо безотлучно в передней, девки не таскались по застольным, и все принимало вид какого-то праздничного порядка, как будто бы наступало другое светлое воскресенье. Памятны мне все разговоры домашних, гостей и соседей, когда, проводив Ивана Николаевича, начнут толковать, что другого подобного ему не сыскать, что он, кажись, так, стари-чонок-непосед, сегодня здесь, а завтра там; собачник и хо-хотник, без проказ ни на час, а между тем, что ни затевает, все к добру и все добром сводит; что он Фжлатьева помирил с женою и заставил их жить душа в душу; что у князя Одоевского выпросил #сыну прощение и ввел опять в дом; что бедному Владычинскому отхлопотал землю, которую отнимали ябедники; что попа, отца Евдокима, которого оклеветали и чуть было не отрешили, отстоял пред владыкою; что макарьевского однодворца, на которого насел голова с волостным писарем и повез без очереди в рекруты, вынес из беды на плечах; что нащокинских крестьян, добивавшихся в суде воли под предлогом, что они из поляков, и не ходивших на барщину, отхлестал по одиночке из своих рук арапником, так что и забыли думать о вольности; а между тем помещику шепнул: «отпусти, брат, людей: ведь они подлинно не твои», и тот отпустил, переведя их прежде, как будто в наказание, в степную деревню. Все эти толки я живо помню — и вот, наконец, этого праведника не стало ! Мир праху твоему, почтенный старец, почивший в благословениях !