Читать «Ранний снег» онлайн - страница 4
Ольга Константиновна Кожухова
Марьяна молчит, пытаясь рассмотреть какую-то царапину на кончике узконосого мехового ботинка, и стряхивает незаметно мизинцем слезу.
- Ну, пошли, - говорит она.
Голые апрельские деревья в больничном саду роняют редкие стеклянные капли, как будто отмеривают лекарство. Даже вялая прошлогодняя листва на земле, показалось мне, тоже пахнет лекарством.
Мы проходим по пропуску, предъявленному Марьяной.
В дверях, обернувшись, она мне говорит:
- Ты ей старое не поминай...
- Хорошо.
- Она сама попросила, чтобы ты к ней пришла. Поэтому - не поминай...
- Да. Ладно.
- Пока у неё латентный период . Пусть тебя это не обманывает.
Женя вышла к нам в коридор. Ей уже не разрешают вставать, она попросту удрала из палаты.
Щеки её полыхают багровым румянцем.
Целуя её, я пошутила:
- Ишь ты, симулянтка... Смотри, какая красавица! А говоришь - больная. Женька, милая, как я рада тебя видеть! Сколько лет!..
Она коснулась руками своих пылающих щек, лба и сморщила губы.
- Это мне опять сделали переливание крови.
- Да? Тебе нужна кровь? Возьми мою, у меня первая группа. Ты же знаешь, я - абсолютный донор.
- Спасибо!
- Нет, в самом деле...
- Хватит пить твою кровь! - пошутила не очень-то ловко Женя и взглянула с надеждой в мои глаза: засмеюсь или нет.
Мы все засмеялись. Ледяная река, разделявшая нас, пришедших со свежего воздуха, из жизни, в этот душный, умирающий мир, была пройдена. Форсировать её оказалось не менее трудно, чем весною сорок второго Угру.
Мы острим, вспоминаем армейские шуточки. Сейчас, в этих стенах, они звучат весьма неуклюже.
- Ну-с, а какие у тебя анализы?
- В том-то и дело, что анализы от меня прячут. После переливания крови количество лейкоцитов близко к норме, а потом опять катастрофически падает...
- Это, видимо, реакция организма на переливание, - говорю я. - Так частенько бывает. Главное, чтобы ты сама не хандрила и чувствовала себя весёлой и бодрой.
Перебивая друг друга, мы с Марьяной советуем Женьке пить коньяк, есть лимоны и плевать на всякую хворь. Ну, уж если что-нибудь заболит, глотнуть аспиринчику. И Марьяна при этом смущенно глядит на меня. Ей, хирургу, врачу, не очень-то, видимо, ловко участвовать в этой комедии, но что поделаешь! Надо же чем-то Женьку отвлечь от её размышлений.
Мы сидим в коридоре, сдвинув кресла, тяжёлые, словно танки. Очень поздно. Дежурная медсестра ходит мимо нас и смотрит в нашу сторону укоризненно, но сказать ничего не решается. Здесь все уже знают, каково Женькино положение. Женька тоже знает. Я это вижу по её глазам. Она говорит мне, пока не слышит Марьяна:
- Я, конечно, отсюда уже не выйду... Всё! - И отводит вдруг в сторону замерцавшие в полумраке большие глаза.
- Не болтай ерунду! Нынче всё это лечат, - говорю я спокойно. Мне хочется чем-то Женьку утешить. Но я вижу, мои утешения ей ни к чему.
Она держится мужественно, старый солдат.
- Женя, скажи, чего тебе хочется? Ну, чего принести? Солёных огурчиков? Яблок? Может быть, ананасов в шампанском? Хочешь... птичьего молока?
- Разве птичьего? - отвечает задумчиво Женька. - Только не порошкового, - и смеётся растерянно, угловато.