Читать «Ветер и дождь» онлайн - страница 20

Примария! Я смотрел на ясно обозначившийся профиль дома, и мне не верилось, что это действительно примария. Перед нами была жалкая крестьянская изба с покосившимися стенами и кривыми окнами, с низкой крышей, покрытой дранкой. Она состояла из двух небольших комнат, разделенных тонкой перегородкой.

На пороге нас встретил громадный человек в длинном до пят овчинном тулупе. Даже в темноте я поразился его огромному росту и мощному сложению, его красно-кирпичному лицу, изборожденному глубокими морщинами. Он притронулся корявой, жилистой рукой к своей огромной барашковой шапке и приветствовал нас по-военному:

— Здравия желаю!.. Добро пожаловать к нам, товарищи!

Человек этот был примарем села. Увидав, что мы привезли раненого, он распорядился, чтобы его внесли в дом.

В комнате, куда мы вошли, стоял длинный стол с деревянной лавкой, на которой сидело несколько человек, по-видимому уже давно ожидающих нашего прибытия. Помещение было освещено свисающей с потолка керосиновой лампой с большим жестяным абажуром, выкрашенным в зеленый цвет. (Во всех сельских примариях, которые мне довелось видеть на своем веку, начиная с примарии родного села Омида, висели точно такие же лампы с зелеными абажурами.)

Когда мы вошли, люди, находившиеся в примарии, встали. Все они были в тулупах или старых бурках и в высоких барашковых кушмах; ноги в грубых ботинках или лаптях, испачканных грязью. Шеи, руки и лица были у всех жилисты, как бывает у тех, кто постоянно занят тяжелой крестьянской работой. Один из них — возможно, это был секретарь примарии, хотя внешне он ничем не отличался от остальных, — поспешно собрал бумаги, разбросанные по столу, и спрятал их в небольшой деревянный шкафчик, стоявший в углу. Потом он обратился к Гынжу, который внес раненого Клементе Цигэнуша:

— Положи его на стол, Онуфрие… Вот сюда… Полегче…

У стены стояла железная печурка. Кто-то из Гынжей открыл дверцы и принялся запихивать туда сучья, лежащие на полу. Но они, вероятно, были сырыми, потому что огонь не разгорался. Другой Гынж подкрутил фитиль лампы, и в комнате стало светлей.

Теперь Цигэнуш лежал на столе примарии. Это был старый стол, сколоченный из простых досок, кое-где покрытых чернильными пятнами. Раненый тяжело дышал, лицо его сильно побледнело. Напрасно я думал, что умею перевязывать раны. При первом же взгляде на него мне стало ясно, что, несмотря на мою повязку, в пути кровотечение продолжалось. Он может умереть на наших глазах, подумал я с ужасом. Что же делать?

Орош, который тоже внимательно посмотрел на раненого, сказал, обращаясь к примарю:

— Насчет доктора я и спрашивать не стану — знаю, что не только здесь, но и в окрестных селах нет ни одного врача. Но может, найдется где-нибудь поблизости хоть фельдшер или санитар, умеющий промывать и перевязывать раны?

— Найдется, товарищ секретарь. Есть у нас в селе парень, который был санитаром на фронте и перевязал сотни ран…

— Пошлите за ним поскорее…

— В один момент, товарищ, — сказал примарь и приказал: — Истрате! Приведи сюда Резю. Объясни ему, в чем дело.