Читать «Тайные улицы, странные места» онлайн - страница 170

Пространство изогнулось, квакнуло, ахнуло. Выпрямилось, кидаясь в глаза серыми и белесыми красками, и выплюнуло Женьку из себя, со всей силы ударяя его задницей о что-то твердое, визгнувшее тяжелыми ножками.

— Ты, — он хотел сказать дальше, крикнуть, пытаясь снова вызвать изнутри так и не проснувшуюся ярость, боевой азарт. Но замолчал, оглядываясь и цепляясь озябшими руками за край засаленного до скользкости стола с покосившейся столешницей.

Кричать было некому. В небольшой комнате, заваленной по углам хламом, он был один. Сидел у мутного окна, откуда свистел через трещины лезвийно-злой сквозняк, за столом, накрытым истертой клеенкой с рваными углами. На тяжелом деревянном табурете, с которого съезжал, ножки неровные, сгнили, что ли.

Не пытаясь встать, Женька пошевелил руками, в правой бегали неприятные мурашки, какие бывают после сильного холода. Пальцы ныли и это отвлекало, раздражая. А еще — болела голова. Вернее, тоже ныло в висках, трогая изнутри обещанием сильной боли, которая — вот-вот. Ну то ясно, подумал, пытаясь сосредоточиться, по голове — получил.

Но плюс к этому внутри бродила невнятная тошнота, подкатывала к горлу и опускалась к солнечному сплетению, качаясь, как будто в живот налили какой-то гадостной жидкости.

Женька приказал себе на капризы организма внимания не обращать. Надо собраться, понять, что именно случилось. Но сердце стискивала паника, усиливая тошноту и обещание приступа головной боли. Выкинул, заверещала пронзительная мысль, замедляясь и делаясь глухой, невнятной, куда-то… выкинул гад, где никого. Или тут кто-то. Кто вовсе не нужен…

Проверяя заглохшую мысль, Женька повернулся, хотел резко, но вышло медленно, как под водой. За спинойбыло пусто. Уныло, безнадежно. Темная дверь, блестящая от сырости, две лавки вдоль стен, на которых тоже какой-то хлам.

Брезгливо отстраняя руки от жирной клеенки, он поднялся. Охнул, припадая на левую ногу, перекосился, как этот под ним табурет. И, выбравшись из-за стола, встал в центре небольшой комнаты, перенося тяжесть на правую ногу, и придерживая перед собой на весу стылую, словно чужую руку.

Все — противно. Каждое физическое неудобство по отдельности было б вполне переносимо, да что у него, зубы не болели, что ли (челюсть с готовностью отозвалась ноющей тяжестью), но все вместе выбивало из колеи, мешало собраться с мыслями.

А может, пришла поверх распластанных беспомощных мыслей одна — совершенно тоскливая в своей безнадежности, — может и не надо, собираться. Все равно ничего в них хорошего. Как и вокруг.

Прихрамывая, злясь на свою разбитость, но и злость была такой — вялой, противной, он медленно поворачивался, пытаясь понять, куда его занесло. Не занесло, возразил унылый внутренний голос, он тебя закинул. Норис. Обманул, как… как…

И хотел бы Женька мотнуть головой, в ярости придумывая для себя слов пооскорбительнее. Но серое уныние съедало и ярость, и движения. Так паршиво — он чувствовал себя больным, но особенной боли не было, даже хотелось, пусть придет, пусть хоть что-то в этой серости, замкнутой в четырех облезлых стенах, станет сильным, реальным, чтоб побороться. Ага, вяло усмехнулся, вперяя взгляд в мутное окошко за покинутым столом, пусть затошнит так, чтоб нарыгать себе под ноги. Или живот скрутит, чтоб еле добежать в угол, спуская штаны.