Читать «Дзига» онлайн - страница 67

Грусть о том, что Дзига не появился, была такой же частью вселенной, и тоже радовала. Раньше Лете казалось странным, что грусть может радовать, но так оно и было. И нет в этом тоскливого сладострастия, упивания тоской, нет-нет, просто состояние начинало свою песню, особую. И Лета слушала.

Слушала и себя тоже. Почему, например, яркие посторонние восторги от общения с мирозданием временами ее раздражали? Что же ты, Лета, сама входишь в мир, как в воду, и не даешь входить другим? Ты хорошо, а не ты — раздражающе? Разницу поняла или казалось, что поняла, довольно быстро. Мир не нуждался в восторге. Сосредоточенность, как часть общения с ним, не имела ничего общего с дежурным восторганием, подобным обязательному хоровому пению за праздничным столом. Но тут же Лета понимала — нестройное пение как способ разворачивания души — имеет право быть, это полноценная часть того же огромного мира, и не ей, Лете, судить, что правильно, а что нет. Ей можно лишь выбирать для себя свои собственные правильные вещи, которые составляют ее диалог с мирозданием. Не мешая просто жить. Ведь все, что говорила она себе сейчас, глядя на проплывающие мимо зеленые деревья и белые домики, на переезд со старым полосатым шлагбаумом, и цеха полузаброшенного завода, все это переплетено с обычной ее жизнью, в которой она убиралась в квартире, работала, готовила еду и переживала за близких, которые переживали за нее. Печалилась, если случалось печальное, сердилась, если к тому находились поводы. Не была Лета неким аскетом, скупым на слова, отшельником, удалившимся от мира. Могла и поболтать, о пустяках. Но все время держала в голове то, что делает это по собственной воле. Решив, наконец, стать свободной, насколько это возможно. А, наверное, с точки зрения окружающих все же получалась — аскет и слегка ненормальная. Да и ладно.

На конечной остановке ходили гуси, поодаль. Под лавкой, в тени бетонного козырька, спала грязная собака, а на лавке торчали две обязательные кошки. Кошки остановок. Правильно, тут все лето отдыхающие, пока ждут уехать, кинут поесть. Лета извинительно развела руками, большой серый кот понимающе прикрыл глаза и отвернул морду. Хорошая морда, огрядная. Как говорила первая летина свекровь — хоть цуциков бей об такую морду. Можно зайти в магазин, купить кусочек ливерной колбасы и подарить дежурному коту, но он был спокоен — не голоден, решила Лета. И уже торопясь, ушла от асфальта, к старой грунтовке, ведущей на небольшой холм. Со стороны дороги он казался невысоким, но с макушки удивительно открывался вид во все стороны — на поселок под ногами, на степную пустошь, за которой начиналось внизу море. Летом к самым пансионатам ходил автобус, а сейчас идти пешком километра два. Ходить тут хорошо, плавный подъем, много воздуха, после — просторный спуск, кусты шиповника и боярышника вдоль дороги.

Слушая собственные шаги Лета попыталась поволноваться. А вдруг с ним случилось что? Совсем отклеился, как-то незаметно. И тот старый разговор, о том, что без ее мыслей его вроде как нет, уполз в прошлое, стал нереальным. Потому что сам Дзига становился все реальнее. Приходил, когда хотел сам, звонил, иногда в трубку спрашивал озабоченно — это не ты мне сейчас звонила, а то я не успел взять? И совершаясь постепенно, это казалось нормальным. Да и было таким. Никакой особенной грусти, ну живет мальчишка и живет. Иногда рассказывает, как они там с Николай Григорьичем, на вахте. Или — что готовила на обед тетя Даша. Тогда Лете очень хотелось попросить его, чтоб вместе поехали в то написанное ею Прибрежное, в дом Ларисы. Пусть бы Дзига познакомил Лету с Ларисой, которую она же и написала. Ей казалось, так будет правильно. Ведь сама она ходила в написанные ею места, только когда их писала или думала. А он живет там, по-настоящему.