Читать «Ода утреннему одиночеству, или Жизнь Трдата: Роман» онлайн - страница 98

Калле Каспер

На другом берегу реки автобус остановился, я сошел, побродил какое-то время, почти ничего вокруг себя не замечая, по улицам грязноватого советского городка, затем разыскал гостиницу, напоминавшую по архитектуре развалившиеся во время ленинаканского землетрясения строения, и снял там номер, параллельно объясняя теперь уже тому автоматчику, который стал между мной и исчезнувшим в здании вокзала начальником, насколько для меня важно добраться до Таллина. Я даже отыскал в сумке кусок сахара, который у меня остался от вечернего чаепития в поезде, и попробовал подкупить им овчарку пограничника, но та зарычала, я вернулся к буйствующим товарищам по несчастью и заплакал.

Когда меня переправили на российский берег реки в очередной раз, войдя в гостиницу, где неизбежно кончалось мое путешествие, я, к своему удивлению, обнаружил, что нахожусь уже вовсе не в Советском Союзе, а в США, если быть точнее, в Вермонте, в загородном доме лауреата Нобелевской премии Александра Солженицына. Мы с хозяином дома сидели в гостиной за длинным столом из светлого дерева на неудобных скамейках без спинки и беседовали. На мне были старые спортивные штаны, которых я странным образом совершенно не стеснялся, и черный джемпер, подаренный мне на сорокалетие Джульеттой. Солженицын сказал, что коммунизм в России надо уничтожить, но Россия не должна стать западным обществом потребления, а идти собственным путем. Я ответил, что мне совершенно безразлично, каким путем идут как Россия, так и все прочие государства, потому что государство как таковое для меня не ценность, а, скорее, наоборот. «А народ, — спросил Солженицын коварно, как бы расставляя мне таким вопросом ловушку, — народ для вас тоже не ценность?» Наверно, он полагал, что народ-то я все-таки ценностью признаю, и тогда он сможет прочесть мне лекцию о государстве как наивысшей форме развития нации, но я довольно грубо ответил, что, на мой взгляд, народ может представлять собой только негативную ценность. Солженицын не обиделся и даже не удивился, за свою длинную жизнь он, наверно, привык ко всяким экстравагантностям, а стал мне, как школьнику, объяснять, какие ужасы ожидают мир, если произойдет смешение народов.