Читать «Ода утреннему одиночеству, или Жизнь Трдата: Роман» онлайн - страница 63

В то же время Коля Килиманджаров как будто был прав, утверждая, что у женщин нет памяти: это доказывалось обстоятельством, что Анаит меня таким, каким я был в прошлом, словно бы не помнила. Для нее я в любой отрезок времени существовал лишь в настоящем, как, увы, необходимый для достижения определенных целей, но, к сожалению, очень часто разлаженный инструмент. Ей нужен был муж для выполнения своей биологической функции — когда я с этой задачей справился, тот Трдат канул в небытие, и на его месте объявился неумелый глава семьи, который не приносит в дом ни славы, ни денег и даже не стесняется этого, зато осмеливается иронизировать над СВЯТЫМ ДЕЛОМ. Последнее превратило меня в глазах Анаит в какое-то непонятное чудовище вроде одного из тех драконов, кому в утеху город каждый год должен жертвовать свою самую красивую девушку (процедура, против которой я ничего не имел бы — и это тоже поняли и осудили). Ну что ж, подумал я, если обо мне такого мнения, постараемся оправдать этот странный имидж, и тоже затеял революцию — сексуальную. Моя соседка Рузанна, видный общественный деятель, предложила мне должность главного редактора учреждаемой в условиях свободы женской газеты, я предложение принял, но, вместо того чтобы начинить издание семейным и патриотическим пафосом, чего от меня ожидали, стал потихоньку направлять его на путь эротики. Это было серьезное предприятие и требовало больше смелости, чем основание Конвента, потому что Конвент общественное мнение поддерживало, а эротику нет. То есть частично даже поддерживало, но до определенного предела, за которым оставалась, скажем так, эротика национальная. Армянские мужчины и, возможно, даже женщины ничего не имели против запечатленных в соблазнительных позах полу- и совсем обнаженных красоток при условии, что это не армянки. Все остальные женщины в мире могли делать со своей плотью, что хотели, но армянка должна была раздеваться только перед взором законного мужа, а если муж потерял к ней интерес, то сидеть дома, варить толму и воспитывать детей. Тут определенно действовал принцип двойной морали, и, чтобы с этим сразиться, я стал печатать в своей газете снимки (которые фотографы всегда добывали с большими трудностями и которыми страшно гордились) особо смелых армянок, хоть и стыдливо, но демонстрировавших тайны своего тела. Печатал я и рассказики эротического содержания, но поскольку авторов-соотечественников, кроме Анаис Нин, взять было неоткуда, то пришлось довольствоваться иностранцами. Передовицы я писал сам, обличая наше лицемерие в вопросах половой жизни и стыдя армянских мужчин тем, что они, считая себя лучше мусульман, тоже держат женщин за замком в месте, которое трудно даже назвать гаремом из-за его немноголюдности. Когда я взял в руки первый номер газеты, у меня, наверно, было такое же просветленное лицо, как у Анаит в день прихода Конвента к власти. Свобода — это функция смелости, но парадоксальным образом люди часто смелее на войне, чем в любви. Даже, более того, есть немало мужчин, которые становятся на войне теми, кого принято называть героями, по той лишь причине, что в любви они были размазнями. В конце концов, мы ведь оба с Анаит использовали ситуацию, где большинство мужчин были сексуально не удовлетворены, только если она и ее Конвент сунули этим людям, которым действительно нечего было терять, в лапу автомат, то я предлагал им нечто менее холодное и плоское.