Читать «Палачи и жертвы» онлайн - страница 27

Начальник санчасти Лефортовской тюрьмы МГБ СССР — подполковник медицинской службы — Яншин».

Сохранились и другие документы того периода с «гуманными» врачебными предписаниями: «Допрашивать только лежа в течение 2–х часов». Полагаю, что комментарии излишни.

А вот еще выдержки из писем, направленных «дорогим Л. П. и Г. М.» осенью того же 1952 года: «…прошло уже более года, а меня по–прежнему беспрерывно допрашивают… Все это время мне ставили большое количество вопросов — странных, нелепых и просто провокационных. Например, вопрос о суде над «ленинградцами»: «Почему я добился расстрела Вознесенского, Кузнецова и других?» Вы же хорошо знаете, как все было. Следователь Рюмин должен знать, что такие вопросы решает ЦК, но почему–то спрашивает об этом у меня… Теперь новая линия. Продолжают меня мучить, называя «узурпатором». Приводят умопомрачительные показания различных лиц. Многие сидели в холодильнике и лгут кто как может. Об этом страшилище–холодильнике я писал Вам прошлый раз…»

«Сколько вранья, клеветы и грязи написано на бумаге. Они, очевидно, должны взять отказные протоколы от людей, которые врали и клеветали. Иначе как можно оставить бумаги с такими записями…

Может быть, было бы лучше закончить всю эту историю до отъезда тов. Сталина в отпуск? Говорю это потому, что иногда в период отпуска некоторые вопросы решались острее. Поймите мое положение и поэтому извините меня за такой совет.

Еще раз прошу вас о жене и ребенке. Верните их домой. У жены здоровье плохое, а ребенку нужен воздух. Иначе можно погубить и ее, и моего дорогого единственного сына. Прошу Вас, помогите мне в этом…

Л. П., записку, которую я написал Вам, оставьте у себя.

Всегда Ваш — В. Абакумов».

Два последних письма Абакумова приведены мною далеко не полностью, потому что в них множество смысловых повторов. В частности, о «ленинградском деле» и подозрительном к нему интересе со стороны Рюмина. У писем есть еще одна особенность: все они снабжены постскриптумами, в которых Абакумов заверяет Берию в неизменной преданности, клянется, что «всем сердцем любит тов. Сталина и тов. Берия», называет его «самым близким человеком», намекает, что «крепко пригодится в будущем», и т. п. Что это — искренние признания или вынужденная ложь? Мыслимо ли «всем сердцем любить» тех, кто обрек тебя на нечеловеческие муки?

Абакумов продолжает бороться за жизнь. Зная нравы людей, правивших страной и ни в чем не доверявших друг другу, он, по–видимому, исходит из верной посылки: «дорогие Л. П. и Г. М.» либо вместе, либо порознь непременно доведут до сведения Сталина, что он, Виктор Абакумов, с честью выстоял под пытками и, значит, чист перед партией. Молчать им невыгодно, опасно — каждый из них боится, что другой опередит его, а Вождь народа, чьи мысли непредсказуемы, истолкует молчание как симптом измены. Раз уж первое обращение из «Матросской тишины» не повлияло на ход событий, лучше самому не лезть к Сталину, а использовать посредничество Берии и Маленкова. У них завяжется разговор со Сталиным, и тогда, может быть, в его судьбе наметится какой–то поворот. Во всяком случае, хуже не будет, хуже уже некуда.