Читать «Холоп августейшего демократа» онлайн - страница 121

Валерий Николаевич Казаков

Поразительно, минула почти половина дня, и доброе, всё ви­дящее солнце уже нехотя засобиралось на свой неведомый постой, а они ещё не произнесли ни слова. Шёпоты, вздохи, какие-то по­лудетские клятвы, отрывистые вскрики, бесконтрольный смех и длительные, как ныряние в океане, поцелуи заменили им чело­веческую речь, до дрожи не хотелось возвращаться к реальности, восстанавливать способность говорить и чётко мыслить.

Тело человека на то и отделено Господом от его духовной осно­вы, чтобы не дать нашим диким порывам угробить его в одночасье. Коленки, локти, ягодицы у обоих были безжалостно сбиты и стёрты, вместе с красными пятнами, готовыми брызнуть капельками крови, расползались какие-то пятна, причудливо расцвеченные зеленью раздавленной травы и чем-то жёлтым, лепестки расплющенных вы­сокогорных цветов походили на причудливые татуировки; на спи­нах были прочерчены неглубокие, длинные, тонкие порезы от вез­десущих песчинок; губы набухли, противно ныли и готовы были в любое мгновение потрескаться; тело, уставшее от перенапряжения, постепенно набрякало свинцовой тяжестью, будто по нему пару раз хорошенько прошлись бамбуковыми палками.

Машенька представила себя со стороны и содрогнулась, не­приглядную картину завершали спутанные и полные разного сора волосы, ни гребня, чтобы их расчесать, ни платка, чтобы прикрыть, у неё не было, а тут ещё Енох, довольный и сияющий, как тёткин воскресный самовар, напялив на себя штаны и руба­ху, как ни в чём не бывало, принялся её расспрашивать о пеще­ре и Эрмитадоре. Слёзы обиды и стыда подкатили сами собой. В голову полезли всякие недобрые мысли, неведомая доселе рев­ность чёрной кошкой вцепилась в сердце.

«Дура, что ты скажешь матери, а она ведь обязательно до все­го дознается! Стыду-то, стыду будет! Во двор не покажешься, да что там далёкий материнский двор, когда надо возвращаться на­зад, в лагерь, где любой человек ей непременно скажет, а не ска­жет, то уж подумает обязательно: «Это та, что забыла всякий стыд. Хороша же доченька у Званской!» — да и поделом тебе будет».

Не обращая внимания на недовольного Еноха, который, вер­но, по-своему истолковал её молчание, Машенька незнакомой ей походкой пошла к ручью, разделась и, обжигаясь ледяной водой, принялась оттирать тонкими овальными поролоновыми вкла­дышами, вытащенными из лифчика, противную зелень с колен и локтей. Опустившись в сумасшедше мчащуюся воду, которая так и стремилась утянуть её в свою бездну, девушка пыталась хоть как-то успокоить нагрузшие соски, остудить без меры разо­гретую кровь, а главное, вернуть способность трезво мыслить. Слёзы катились по мокрому лицу незаметно и очищающе. Она с остервенением тёрла кожу и полоскала волосы, освобождая их от травинок и мелких соцветий, и наконец, дождавшись того мо­мента, когда холоднющая вода стала казаться тёплой, резко вы­нырнула из потока. На берег вышла уже не обиженная и испуган­ная девчонка, а мудрая в своём наиве женщина, которой ведомы взрослые тайны жизни и смерти.