Читать «Птицы поют на рассвете» онлайн - страница 323

На противоположном берегу показывается группа Паши, потом — Левенцова. Они идут вброд.

Гартный лес скрывает всех. Они продолжают путь. Кирилла тяготит молчание.

— Ты сказал чего? — оборачивается он и взглядывает на Тюлькина.

— Ничего. Я сопел.

— На этот раз он работал как следует. Три взрыва на его счету, — показывает Паша на Тюлькина.

— А я и не спрашиваю. Я так и знал, — смотрит Кирилл на Тюлькина.

Тучи наполняют тяжестью начинающийся день. Ивашкевич зябко всовывает — рукав в рукав — посиневшие ладони. Хусто ежится. Прерывисто дышит Алесь. У Алеши Блинова слезятся покрасневшие глаза. Положив руки на висящий через грудь автомат, устало шагает Натан. Идут молча, готовые продолжать эту трудную-трудную и нужную жизнь.

— Гриша, — окликает Кирилл Ивашкевича.

— Да? — смотрит тот на него. Но больше Кирилл ничего не говорит. Возможно, еще не подошли слова. Ивашкевич знает, со словами всегда беда, когда хочешь сказать о том, что мучает душу.

Кирилл молчит. Он видит утомленное лицо Ивашкевича, серое, словно окутанное туманом.

— Гриша, — все еще тянет Кирилл. Глаза его уже опущены вниз, и он видит только то, что под ногами, и то, что находится где-то далеко отсюда. — Я окончательно понял, что ты прав.

Теперь молчит Ивашкевич. Ему еще не совсем ясно, что имеет в виду Кирилл.

— Больше я не буду ждать на опушке, пока хлопцы вернутся после взрыва, — тихо говорит Кирилл. — Это гораздо труднее, чем самому подкапывать рельс и закладывать мину. Как бы то ни было, больше я не буду поджидать на опушке…

Ивашкевич продолжает молчать. Тягостное чувство вызывают в нем даже не слова, а тон, которым они произнесены. Но он молчит.

Кирилл, видно, и не ждет, чтоб Ивашкевич заговорил, он и не смотрит на него.

— Понимаешь, Гриша, точка.

— То есть? — с лица Ивашкевича спадает туман.

— Мне надо искать свое место. Место в жизни. Помнишь наш разговор? Я тогда не кончил. Ты тоже не кончил. Ты только начал.

— Начал ты.

— И кончу я. Так вот, во мне сила, я чувствую ее, и она ищет дела. Иначе — смерть. Это не важно, что ты дышишь и ешь хлеб. А сейчас, такой, я нужен только себе.

— Нет.

— Не говори — нет, когда хочешь сказать — да. А ты хочешь сказать — да. — Кирилл не сердится, он произносит это спокойно.

— Еще раз говорю — нет.

Они услышали, речка круто поворачивала — вода ударяла в берег. За деревьями вразброс топали сапоги шедших впереди.

— Ты, Гриша, знаешь, — говорит Кирилл, — несколько дней назад Москва еще раз спрашивала, согласен ли я вернуться на Большую землю. Я снова сказал: нет. Сегодня я скажу: да.

Ивашкевич не откликается. В голосе Кирилла жесткое спокойствие, уверенность, твердость.

— Придется тебе, Гриша, принять командование отрядом.

Кирилл умолкает.

Ивашкевич смотрит на него долго и прямо. Черт возьми, как много говорят глаза!

— Послушай, — произносит наконец Ивашкевич. — Тон твой, какой-то, будто сдался несчастью, как сдаются в плен.

— Я не сдаюсь, Гриша, — говорит Кирилл. — Я наступаю. Не раз битый, сломленный, я все равно поднимался и шел дальше. Я и теперь пойду дальше.