| And what an accumulation of misfortunes had descended upon his head!- though, true, he termed them "suffering in the Service in the cause of Truth." | Вот какая громада бедствий обрушилась ему на голову! Это называл он: потерпеть по службе за правду. |
| Certainly one would have thought that, after these buffetings and trials and changes of fortune - after this taste of the sorrows of life - he and his precious ten thousand roubles would have withdrawn to some peaceful corner in a provincial town, where, clad in a stuff dressing-gown, he could have sat and listened to the peasants quarrelling on festival days, or (for the sake of a breath of fresh air) have gone in person to the poulterer's to finger chickens for soup, and so have spent a quiet, but not wholly useless, existence; but nothing of the kind took place, and therein we must do justice to the strength of his character. | Теперь можно бы заключить, что после таких бурь, испытаний, превратностей судьбы и жизненного горя он удалится с оставшимися кровными десятью тысячонками в какое-нибудь мирное захолустье уездного городишка и там заклёкнет навеки в ситцевом халате у окна низенького домика, разбирая по воскресным дням драку мужиков, возникшую пред окнами, или для освежения пройдясь в курятник пощупать лично курицу, назначенную в суп, и проведет таким образом нешумный, но в своем роде тоже небесполезный век. Но так не случилось. Надобно отдать справедливость неодолимой силе его характера. |
| In other words, although he had undergone what, to the majority of men, would have meant ruin and discouragement and a shattering of ideals, he still preserved his energy. | После всего того, что бы достаточно было если не убить, то охладить и усмирить навсегда человека, в нем не потухла непостижимая страсть. |
| True, downcast and angry, and full of resentment against the world in general, he felt furious with the injustice of fate, and dissatisfied with the dealings of men; yet he could not forbear courting additional experiences. | Он был в горе, в досаде, роптал на весь свет, сердился на несправедливость судьбы, негодовал на несправедливость людей и, однако же, не мог отказаться от новых попыток. |
| In short, the patience which he displayed was such as to make the wooden persistency of the German - a persistency merely due to the slow, lethargic circulation of the Teuton's blood - seem nothing at all, seeing that by nature Chichikov's blood flowed strongly, and that he had to employ much force of will to curb within himself those elements which longed to burst forth and revel in freedom. | Словом, он показал терпенье, пред которым ничто деревянное терпенье немца, заключенное уже в медленном, ленивом обращении крови его. Кровь Чичикова, напротив, играла сильно, и нужно было много разумной воли, чтоб набросить узду на всё то, что хотело бы выпрыгнуть и погулять на свободе. |
| He thought things over, and, as he did so, a certain spice of reason appeared in his reflections. | Он рассуждал, и в рассужденьях его видна была некоторая сторона справедливости: |
| "How have I come to be what I am?" he said to himself. "Why has misfortune overtaken me in this way? | "Почему ж я? зачем на меня обрушилась беда? Кто ж зевает теперь на должности? -- все приобретают. |
| Never have I wronged a poor person, or robbed a widow, or turned any one out of doors: I have always been careful only to take advantage of those who possess more than their share. Moreover, I have never gleaned anywhere but where every one else was gleaning; and, had I not done so, others would have gleaned in my place. | Несчастным я не сделал никого: я не ограбил вдову, я не пустил никого по миру, пользовался я от избытков, брал там, где всякой брал бы; не воспользуйся я, другие воспользовались бы. |
| Why, then, should those others be prospering, and I be sunk as low as a worm? | За что же другие благоденствуют, и почему должен я пропасть червем? |
| What am I? | И что я теперь? |
