Читать «Воспоминания дипломата» онлайн - страница 243

   Последние месяцы, проведенные мной в Берлине и ушедшие на всякого рода сборы (по первоначальному предположению, я должен был выехать вскоре из Москвы в Пекин в распоряжение нашего полпредства, а путь был далекий), оставили у меня самые хорошие впечатления.

   Закончившаяся к этому времени Генуэзская конференция имела для многих ее участников неожиданные результаты: вместо общего международного договора, имевшего целью закрепить столь желанное Парижу подчинение России Европе, был заключен Рапалльский советско-германский договор, явившийся первым серьезным шагом по пути умиротворения, хотя бы и неполного, между частью Запада и Советской страной.

   Франция хотела, чтобы мы признали "волю победителя", но подобное требование ни на чем не было основано. Генуя не походила на Версаль: наоборот, два с половиной года, прошедшие со времени Версаля и заполненные всеми ужасами гражданской войны, закончились победой Советской России. Не Советской России надо было принимать на себя роль пассивного подчинения "победителю" в мировой войне и не ей было играть роль, выпавшую в свое время на долю Германии. Все эти моменты, по-видимому, не были учтены Пуанкаре и его присными, когда он неожиданно для многих снова стал председателем Совета министров Франции. Конечно, Пуанкаре не мог изменить положения, которое было создано победой Советской России в гражданской войне, - положения, дававшего советской делегации столь большие преимущества на Генуэзской конференции. Все усилия представителя Франции Барту носили характер настойчивого, но бесцельного протеста. Ему не сочувствовали даже союзники Франции. Этим и объясняется то сравнительное одиночество, в котором оказалась Франция к концу конференции.

   Последовавшее вскоре за Генуэзской конференцией убийство Ратенау не сыграло определяющей роли во внешней политике Германии. Политика германских монархистов как бы в подражание озверевшим русским белогвардейцам приняла дико террористический характер. Убийство германского государственного деятеля, участвовавшего на международной конференции, могло лишь еще более осложнить то положение, в котором находилась Германия. Если Франция в это время страдала чрезмерным зоологическим шовинизмом, препятствовавшим ей даже с точки зрения собственных интересов пожать плоды побед, то Германия, бесспорно, страдала отсутствием единой разумной внешней политики, которая лишь одна могла бы вывести ее из того мрачного тупика, в котором она очутилась после проигранной войны и в особенности после Версаля, носившего характер не столько мира, сколько мести.