Читать «Просека» онлайн - страница 94
Владимир Дмитриевич Ляленков
— Видишь, — говорит она, — ты ничего не знаешь обо мне, и я знала, где ты учишься, на каком факультете.
— От кого ты узнала?
— Узнала… А где столик, он же вон гам стоял?
— Наверно, подгнил и отец порубил его на дрова.
От окон нашего дома мы закрыты сараем, но её окна смотрят прямо на нас. Мать её товаровед, она на работе. Отец в лесничестве.
— Я встал сейчас, а дома никого, — говорю я, — должно быть, на заречный огород ушли.
— И у нас никого нет, если не считать бабушку. Твоя бабушка зимой умерла?
— Да… Какая ты стала, — говорю я, разглядывая её лицо.
— Какая же?
Я обнял её, положил её голову на свои колени.
— Зачем?
— Так удобней тебе. А ноги вот так. Удобно?
— Да.
Я поцеловал её в висок, в щёку, в губы. Молчание.
— Я знаешь что вспомнила, Боря?
— Что?
— Помнишь, в прошлом году городские соревнования были на стадионе… Только не задавайся, ладно?
— Ладно.
— Вы тогда должны были играть в волейбол с техникумовскими ребятами, а мы, девчонки, болели за вас. Ты разделся, сунул мне в руки свою одежду. После игры все вы пошли купаться, а я побрела за вами с твоей одеждой, помнишь?
Я вспомнил, что да, мы играли в волейбол. Но о Варьке, об одежде не помню.
— Да, да, — киваю я, — мы тогда выиграли у техникума.
— Ну вот… Я пришла к воде, села в сторонке от вас и сидела. А потом все вы побежали опять на стадион. На меня ты и не посмотрел… Скажи, ты до сентября дома будешь? Хотя ладно, об этом после… Ты вечером куда пойдёшь?
— Не знаю. Пойдём вместе куда-нибудь?
— Ты хочешь? Я знаю, теперь ты захочешь: я ведь красивая стала! Куда сходим?
— В рощу, к реке…
— Ой, — она вскочила, отряхнула подол и поправила волосы, — папка зачем-то приехал: вон пролётка его через калитку видна. Я побежала…
Сцепив ладони на затылке, я сижу, откинувшись на ветки акации. Сидеть неподвижно невозможно. Бреду во двор. На бревне у крыльца сидят Козаченко, Игушин, Митька Анаприенко.
— Вон он! — кричит Игушин. — Карта, мы тебя ждём, пошли искупаемся!
…Завуча застаём в плетёном кресле под навесом из жердей, на которых сушится трава. На столике перед ним газеты, пиво в отпотевшем графине. Он всегда любил пиво. В шесть часов вечера через Петровск проходит московский поезд. И если к этому времени по Суворовской улице двигалась величавая фигура Максима Павловича в сторону вокзала, все знали, что он отправился пить пиво. Высокий, плотный, с лицом римского императора, он всегда садился на одном и том же месте — под фикусом против окна. Выпивал три кружки пива, рассчитывался. Погуляв по платформе, встретив и проводив поезд, возвращался той же дорогой домой. Ему уже за шестьдесят. Короткие волосы его ещё больше поседели, голова, как мне кажется, стала тяжёлой.
— Спасибо, что зашли, спасибо… Садитесь кто где. Вот на крыльце места много… Рассказывайте. Картавин, ты начинай. Ты, говорят, дальше всех забрался— в Ленинград махнул! Где ты там?
Я рассказываю. Прикрыв глаза, он слушает, держа руки на толстом животе.