Читать «Просека» онлайн - страница 140

Владимир Дмитриевич Ляленков

— У-у-у, — простонал я, прижимаясь лицом к стеклу окна. Так мог написать школяр, бездельник, разгильдяй. Прочитают замдиректора, директор. Прочтут в деканате… Слева от меня — седенькая старушка бросает тревожные взгляды. Пошли они к чертям со своим институтом. Уеду опять в Тихвин. Нет, в Магадан. Я стараюсь заглушить стыд. Но знаю, что никуда не поеду. Стараюсь думать о чем-нибудь другом.

За окном тянется дощатый забор, перед ним — канава с ржавой водой. За забором какие-то одноэтажные строения. По другую сторону трамвайного пути то ли парк, то ли лес. Отдельно стоящие домики.

— Гражданин с чемоданом, ваша остановка! — это мне кричит кондукторша.

Нахожу нужную улицу: двухэтажные старые дома, кирпичные и деревянные. Сараи, сарайчики. Огороды. Голубятня на четырёх столбиках; мальчишка свистит и машет пугалом. Длинный коридор на втором этаже облупленного дома. По обе стороны коридора — двери. Стучусь в дверь с номером двадцать два. Открывает высокая женщина в жёлтом халате. Волосы у неё короткие, бросается в глаза, что они редкие. Серые глаза спокойно смотрят на меня.

— Я от Гриши Бубнова. У меня вот письмо к вам.

— Заходите.

Высокая постель с тремя подушками. На комоде слоны, сова. Множество фотографий на стене правей комода. За кисейной занавеской дверь в другую комнату.

— Садитесь, — говорит Шура, прочитав Гришино послание. — Чего ж это его угораздило в Тихвин? Вот шалопут. Я говорила, добром он не кончит. Как он там?

— Жив, здоров. Работает.

— Знаем, как он работает. Баб небось охмуряет. Располагайтесь. Что-нибудь придумаем.

Она уходит в другую комнату, возвращается с чайником. Накрывает на стол.

— Вам подвезло: я дома сегодня. Отгул взяла. Вам надолго угол нужен?

— Пока не устроюсь в общежитии. До сентября, пожалуй.

Она посмотрела на ходики.

— Вечером решим, где и как. Сейчас тепло — жильё для такого молодца не проблема.

Ни пить, ни есть мне не хочется, но прихлёбываю чай. Она и себе наливает. Задумчиво прищуривает глаза, глядя в стену.

— Хороший он мужик, — говорит она, — но хамоват. Мужлан. Думает, как он мужик, так и расстилайся перед ним, ноги ему мой! У меня почище были — инженеры, и я видела обхождение. Вон крайний слева, — указала она на фотографию, — никогда грубого слова не слышала от него. Всегда цветы носил. А дружок твой — скобарь. Нахалюга. Думает, если мужик, дак тут и ходи вокруг него. Тьфу!

Я не пойму, зачем она это говорит. Не знаю, что сказать. Но молчать неудобно.

— Он хороший мужик, — говорю я.

— Ах, не защищай ты его. Я сама знаю, какой он. Но мужлан есть мужлан. И этого никуда не денешь от него. — Она присмотрелась ко мне. — Спать хочешь?

— Да, вроде. Я не спал ночь. Ехал.

Она прошла в другую комнату. Появилась уже в платье и в босоножках.

— Ложись там на раскладушке. Я постелила. А мне надо по делам. Вечером утрясём вопрос. Тебе ничего не надо?

Я не понял.

— Вы о чём?

— Ты куришь? — спросила она.

Я кивнул.

— Есть курево?

Я достал «Беломор», думая, что она хочет закурить.

— Ну, отдыхай тогда. Я вернусь к вечеру. На плите там щи и картошка. Пообедаешь, Захочешь пойти куда, ключ вон на гвоздике висит.