Читать «Ленинский тупик» онлайн - страница 8

Жестокое разочарование постигло Афанасьеву в тот день, когда Некрасов встал на защиту ученых, о которых сложилось мнение как о людях «не наших».

Два года подряд на каждых выборах на филологическом факультете Афанасьева выражала свое твердое неодобрение кандидатуре Некрасова Райкомовские секретарши, рассылая документы, бывало, говорили деловито: «Одну выписку из решения в автопарк. Другую этому… еретику». И вздыхали. Еретик — так однажды назвала его Афанасьева — был холост. Имел ученое звание и волосы, как растеребленный лен.

Многие были до крайности удивлены, когда Никита Хрущев в поисках крепкого работника для решающей стройки остановился на бывшем университетском парторге. Когда с Украины, да Кубани навез друзей, никто не удивлялся. Но — почему вовсе ему незнакомого? Из московского Университета. Неисповедимы пути твои, генеральный!

В здании ЦК партии наверх вели две лестницы — боковая, c голыми стенами, и парадная, устланная ковром. Игорь остановился перед парадной лестницей: по ней, что ли, подниматься?

Помощник Хрущева сухо попросил его обождать.

По коридору прохаживались участники какого-то прерванного совещания: одни — полуобнявшись и смеясь, другие — выговаривая друг другу в ожесточении:

— Провалиться вам вместе с Ермаковым в тартарары! Железобетон изо рта выхватили.

— Молись, что его, а не тебя сунули в болота, на Юго-Запад, в Заречье. Вот где петля! Ни дорог, ни подземных коммуникаций. Врагов у него много. Вот и подсуропили…

В ответ послышался шумный вздох человека, который еще не вполне оправился от испуга:

— Да-а! Каторжное местечко…

Присаживаясь на стул в дальнем углу, Игорь остановил свой взгляд на толстяке, который стоял посреди приемной. Толстяк будто сошел с полотна Рубенса. И розовые, налитые здоровьем щеки его и отягченный жирком подбородок колыхались от смеха. Правда, Рубенс не запечатлел столь крутого и высоко подстриженнного затылка, который колыхался на широченной, точно из красной меди, шеи. Такой затылок и такая шея бывают разве у борцов-тяжеловесов, во всяком случак, у людей, которые от легонького тычка и не шелохнуться.

Он что-то рассказывал обступившим его людям, вскинув руку словно бы с кубком. Жизнерадостный фламандец! Игорю казалось, толстяк вот-вот рванет осточертевший ему белый воротничок (он то и дело оттягивал его пальцем), расшвыряет по углам накрахмаленные манжеты и ринется на улицу, увлекая за собой остальных и держа кубок как знамя.

Дверь открывалась непрерывно; наконец появился тот, кого все ждали. Спорщики смолкли. Окружавшие толстяка люди разом оборвали смех. Толстяк одернул пиджак, широкий и длинный, как толстовка. Игорь по укоренившейся фронтовой привычке встал по команде «смирно».

От дверей быстро шел, на ходу кивая и пожимая руки тем, кто был ближе к нему, известный по портретам бритый круглоголовый человек в темной «кировской» гимнастерке и офицерских сапогах. Никита Хрущев. Москвичи еще не величали его между собой иронически — Хрущем, как позднее. В эти дни он был Никитой или дорогим Никитой Сергеевичем.