Читать «Флаг на грот-мачте» онлайн - страница 7

Николай Николаевич Блинов

– Маяк – это чтобы все видеть, – объяснил Карпа. – Все опасности и рифы. Сабля и ружье – сам понимаешь. Это революция.

– А теперь клянись хранить тайну, – сказал Ленька. – Чтобы никому, ни под каким видом!

– Клянусь! – сказал Никита серьезно. – Никому!

Помолчали. Потом Карпа сказал:

– У нас и девиз есть, – и показал на фанерный лист с гербом.

– Какой еще девиз? – спросил Никита.

– Слово такое, чтобы своих узнавать, какой ты непонятливый, – объяснил Карпа.

– А без слова что, не узнаешь? – все не понимал Никита.

Карпа на мгновение задумался.

– А если в темноте? Тогда как? – наконец спросил он.

Ленька сказал:

– Наш девиз: «Верность и честь». Пароль «Верность», а отзыв: «Честь». Запомни хорошенько. Если человек говорит тебе: «Верность!», ты должен ответить ему: «Честь!», бросить все дела и тут же бежать на помощь. Такой у нас закон. Соображаешь?

– Соображаю, – сказал Никита. Этот закон ему понравился.

– Понимаешь, – продолжал объяснять Ленька, – дружба – это верность и честь. Без верности и чести не бывает дружбы. Без дружбы и чести нет верности… А вот честь – она всегда… Она сама по себе… Понимаешь?

Никита ничего не ответил. Дружбу он уважал, она не раз выручала его в трудную минуту. Но вот рассуждать о таких вещах, как верность и честь, ему никогда не приходилось. В том мире, откуда он пришел, была, конечно, своя верность. И даже своя честь была. Только об этом не принято было говорить.

Занятные Никите попались знакомцы. Смешно на них глядеть. И игру придумали какую-то шибко мудреную. Здоровые парни, лет по двенадцать небось уже стукнуло, а лепят каких-то сыщиков. За последние три года Никита играл только в очко да в три листа, а уж в сыщиков-то, извини-подвинься! Сколько раз ему приходилось, дурея от страха, отрываться от грохающей сапогами толпы под жуткий свист дворников и милиционеров.

– А этого Гленарвана, не сомневайся, мы все равно найдем, – сказал Карпа. – Он нам давно подозрительный. Правда, Леня?

Ленька не успел ответить. В светлом проеме между сваями показался чей-то темный силуэт и раздался веселый окрик:

– Пинкертоши, вы где?

– Мы здесь, Володя! – крикнул Ленька и полез наружу.

– Это Ленькин братуха. Он из горкома РКСМ, комсомолец, – шепнул Карпа Никите, устремляясь за Ленькой. – Он про нашу тайну ничего не знает, ты не думай… Это он просто дразнится, потому что мы книжки про Пинкертона любим. Пошли.

Ребята выбрались из-под причала, жмурясь от яркого дневного света.

– Эге, да вашего полку прибыло. А это кто? – спросил высокий парень в выцветшей гимнастерке, подпоясанной широким армейским ремнем.

– Это, Никита, сын Лепехина из редакции, – сказал Ленька.

– Небось тоже в комсомол метишь? – спросил Володя.

Никита не знал, куда он метит, но на всякий случай кивнул.

– Три пацана – это уже ячейка.

– Да, ячейка, – протянул Карпа. – А когда записываться приходили, так ваш Головко знаешь что сказал? – при этих словах Карпа странно изменился. Он раздался в ширину, у него опухли щеки, а взгляд устремился куда-то в небо. «Комсомол – це вам не в бабки грать, це – передовой авангард рабоче-крестьянской да казачьей молоди», – сказал Карпа нравоучительным басом.