Читать «Наследство последнего императора» онлайн - страница 106

Николай Волынский

Удерживающий – это обо мне, вернее, о Самодержавном царе вообще, который только и в состоянии удержать Россию отпадения в бездну неверия, сомнения и ненависти к Верховной императорской власти, а значит, и от ненависти к Самому Вседержителю.

Кто у нас понимает эту связь между существованием Самодержавия и существованием России как Третьего Рима? Среди лучших нынешних государственных умов и духовных провидцев – пять-шесть человек (кроме меня самого)… Но вот гр. Лев Толстой пишет мне письмо, начинающееся словами: «Дорогой брат!» Какова дерзость! Он обращается ко мне как к брату во Христе, но почему-то ни на грош не ставит самым дерзновенным образом тот очевидный факт, что я, по Воле Божьей, являюсь еще и Кесарем. Нет же, граф еще и заявляет, что Самодержавие – такая форма правления, какова уместна, может быть, где-нибудь в Центральной Африке, но не в просвещенной России. И что я должен отменить частную собственность на землю. Мол, земля – от Бога. Торговать ею или владеть ею нельзя, только пользоваться. Может быть. И наверняка гр. Толстой прав, но только для тех исторических обстоятельств, отсутствия которых в наши дни он почему-то не замечает. Когда бы Россия действительно была просвещенной, то пусть бы и говорил. Но ведь все не так. Если бы народ был действительно просвещен, как сие представляется гр. Толстому, то он, напротив, сознательно, с полным убеждением и знанием Истины дорожил бы Кесарем, охранял его власть и укреплял Самодержавие как спасительный способ правления, удерживающий всех нас, весь народ – от Царя и до последнего нищего – от бездны падения в рабство Антихриста, который все настойчивее совращает умы и сердца и требует ограничения Самодержавия и введения сатанинской демократии. Сейчас народ бессознательно, по привычке хранит в своих сердцах верность Православию и Самодержавию, но верность эта тает с каждым днем, а оживить ее, укрепить и просветить я не в силах. Они точно так же истаяли, как мартовский снег.

Страшнее всего в переживаемый данный момент растущее недовольство, дерзость людская и не столько против Самодержавия, а – что в стократ хуже и убийственнее – растущая ненависть к Православной Церкви. Вот и о. Иоанн Восторгов это тоже замечает: «Убить в русском народе Православную веру – все то же, что нанести смерть его политическому существованию. Политика и религия в русском народном разуме и сердце переплетены самым теснейшим образом. В национальном гимне своем народ славит Царя Православного и в Церкви молится о Царе Самодержавном. Разделить эти два понятия, пока жив русский народ так же невозможно, как невозможно в земной жизни отделить душу человека от его тела: лишь смерть физическая для человека и политическая для народа может совершить эту метаморфозу…»

Поздно, поздно отче! Метаморфоза уже совершается, уже вовсю идет! Мы надеялись, что Столыпин уже усмирил гидру революции, которая особенно разрушительно проявилась в деревне: поджогами имений, убийством помещиков и государственных людей. Столыпин не пожалел себя. Не пожалел и чужой крови, чтобы не вызвать потом кровь еще большую. И что же? Чуть только затихло революционное брожение в России, как из Сибири стали возвращаться переселенцы, которых повлекли туда, на незанятые земли, его реформы. Я повелел министерству внутренних дел подготовить статистику. Оказалось, возвращается каждый десятый. Свободных земель они не нашли.