Читать «Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума» онлайн - страница 87

Борис Михайлович Сичкин

— Как что? Я ему плачу десять долларов и избавлен от необходимости делать зарядку.

— Да, но мышцы работают у него, а не у вас.

— В том-то все и дело. У него работают мышцы, а я в это время отдыхаю и прекрасно себя чувствую.

— Так это он должен себя прекрасно чувствовать, а не вы.

— О, нет. Зарядка — очень утомительная вещь. Он потеет, тяжело дышит, а у меня дыхание ровное, я спокоен и расслаблен. Были бы деньги, я бы еще вечером делал зарядку.

— А зачем деньги?

— А кто же тебе бесплатно будет делать зарядку?

— Да, но какой... Но вы хотя бы ходите для дыхания?

— Два часа ежедневно вместо меня ходит человек. У него прекрасно работают сердце, легкие, и нет никакой одышки.

Если бы его интеллект был хотя бы на уровне микроба, он к этому времени уже сошел бы с ума, но, к счастью для него, у него была только одна извилина, и та прямая, так что он был надежно защищен.

Леонид Осипович Утесов говорил: "Советский артист — это особенный артист. Он счастлив не тогда, когда ему дают звание, а когда звание не дают другому".

К сожалению, это относится не только к артистам. Помню, купаюсь я в Сочи, нахожусь на приличной глубине. Ко мне подплывает необъятной толщины незнакомый человек.

— Привет, Борис, как жизнь, как дела?

— Спасибо, все хорошо.

— Да нет, я тебя серьезно спрашиваю.

— Я серьезно отвечаю: все нормально.

— Борис, тебя не поймешь, когда ты шутишь, когда говоришь серьезно. Кончай разыгрывать.

Мы не плаваем, а как бы стоим на месте. Ему хорошо — он весит килограмм 150, и его жир на воде держит, как пробку, а я, хоть и не худенький, но по сравнению с ним дистрофик. Я понял, что скоро просто утону.

— Ну, если честно, то кошмар: жена сбежала с военным на Дальний Восток, сын запил, денег нет, и из театра выгнали.

— Ну, так бы сразу и говорил, — расплылся он в довольной улыбке и уплыл счастливый.

Как и везде, среди иммигрантов людей подобной категории навалом.

— Ну что, как дела, чем занимаешься? — хамским тоном с оттенком презрения спрашивает меня один, и в его глазах я читаю ожидание отчаянной жалобы, сетований на судьбу и безденежье, за которыми должен последовать снисходительный совет: "Шел бы ты ко мне в овощную лавку работать на подхвате".

— Все замечательно, — отвечаю. — Прекрасно устроен, легкая приятная работа, и очень хорошая оплата.

Он заметно мрачнеет.

— А где ты работаешь?

— В роддоме.

— В роддоме? Что же ты там делаешь?

— Ну, ты что, не знаешь? Для того, чтобы ребенок родился умным и красивым, будущая мама должна смотреть на все прекрасное. Я хожу, говорю, улыбаюсь, напеваю, и ребенку передается интеллект, красота, обаяние. Работы много, каждый роддом предлагает мне такую работу, но зачем? Всех денег не заработаешь. У меня выходит около 7-ми тысяч в месяц, и я тебе скажу — если жить экономно, этого вполне достаточно...

Услышав "семь тысяч в месяц" он на глазах постарел лет на десять.

— А мне нельзя туда устроиться?

— Да ты что! Огромный конкурс — им же нужно, чтобы рождались нормальные дети, а не провинциальные идиоты.

Я ушел, оставив его в состоянии глубочайшей депрессии. Очень уж я огорчил его суммой.