Читать «Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III» онлайн - страница 228

Кондратий Биркин

Чума не утихала, угрожая Лондону совершенным опустошением; к счастью, новое бедствие, в котором во всем блеске проявилось мудрое правило промысла «нет худа без добра», успешнее всяких санитарных мероприятий способствовало прекращению моровой язвы. 2 сентября 1666 года в пекарне булочника в Пуддинг-лэне вспыхнул пожар и с неудержимой быстротой распространился по всему городу. В три дня огнем было истреблено в Лондоне 400 улиц, 13 200 домов, 89 церквей и других общественных зданий. И на этот раз Карл II и брат его Иаков, герцог' Йорк, снискали себе всенародные благословения за их отвагу и разумную распорядительность. Стараниями короля и парламента Лондон по новому, правильному плану, в течение немногих лет возник из пепла, а чума, тотчас же после пожара, исчезла, как будто сгорела в пламени. О причинах лондонского пожара ходило множество разноречивых толков: пресвитериане обвиняли в поджоге города папистов; паписты — пуритан… Можно сказать, что пожар разжег прежнюю ненависть диссидентов. Памятниками этого страшного события остались: монумент, воздвигнутый в 1671 году архитектором Реном (Wron), и поэма Драйдна. Трудно решить, что из двух безобразнее. Придворный поэт, говоря, что проливной дождь способствовал тушению пожара, выражается так: «Господь тронулся мольбами жителей Лондона и накинул на огонь гасильнике виде огромной хрустальной пирамиды, наполненной водами небесными»…

Мир, заключенный с Голландией в 1667 году, дал Карлу II возможность заняться внутренними делами, к которым он, впрочем, очень редко прилагал особенное старание. Встретив противоречие со стороны благомыслящего Кларендона, Карл II уволил его от должности первого министра и изъявил намерение действовать собственным умом; вследствие этого, как и следовало ожидать, наделал множество глупостей. Не имея желания распространяться о его правительственных ошибках, мы возвращаемся к его гарему и к жизнеописанию любимейших одалисок.

До Карла II английский театр, несмотря на то что мог похвалиться произведениями Марло и Шекспира, находился в самом плачевном положении относительно персонала. Женские роли в пьесах исполнялись молоденькими мальчиками, а иногда и взрослыми мужчинами; чопорные пресвитерианки почитали за смертный грех выходить на театральные подмостки. В первый год своего царствования Карл II изъявил желание, чтобы театральные труппы в своем составе непременно заключали и женщин. Первыми актрисами были прелестные собой Нелли Гуин и Молли Дэви с, не замедлившие попасть и в королевский гарем. Обе они были довольно темного происхождения, но красота и талант заменили им дворянские дипломы. Знатные барыни обижались на комедианток, осмеливавшихся отбивать у них хлеб, т. е. короля; но актрисы, в сознании своих прав, не выпускали из рук могущественного покровителя. Наконец, стараниями Карла II знатные его любовницы примирились с плебейками, сиживали с ними за одним столом и чередовались на королевском ложе. Нелли, ловкая, грациозная, прекрасно танцевала и пела. Подобно дочери Иродиады, потешавшей царя Ирода, она могла попросить у Карла II чью угодно голову, и король, без сомнения, отдал бы ее своей возлюбленной. К счастью, Нелли не была одарена кровожадными инстинктами: она и Молли Дэвис, женщины практические, выманивали у короля только золото и подарки и, как две ненасытные пиявки, истощали казну. Нелли Гуин, как гласят скандальные хроники, родилась на чердаке; в детстве торговала рыбой, потом, сделавшись уличной певицей, бродила по тавернам, распевая неблагопристойные песни перед пьяными матросами и мастеровыми. Из этой грязи извлекли ее актеры Гарт и Лэси, давшие ей возможность дебютировать на королевском театре. Здесь ее заметил лорд Дорсет и взял к себе на содержание. Карл Ц, дав ему место при посольстве во Франции, переманил красавицу к себе за ежегодное вознаграждение в 500 фунтов стерлингов. Через четыре года этот оклад возвысился до 60 000. Замечательно, что король благоволил к ней до самой своей смерти (1685 г.) и благодаря ее ходатайству покровительствовал вообще театру, что, хотя и косвенно, немало способствовало народному образованию. Артисты театра по повелению Карла II были названы придворными и числились на государственной службе. Когда в парламенте был поднят вопрос об обложении актеров податью, это предложение было отринуто под тем предлогом, что актеры служат на потеху королю.