Читать «Роман с автоматом» онлайн - страница 118
Дмитрий Петровский
В помещении было тихо – а может, я просто оглох от непрерывной стрельбы. По полу текло, и кажется, уже просочилось на лестницу. Пятясь, я начал отступать к двери, на лестницу, где было все так же тихо. Ботинки зачмокали, когда я спускался – они липли к ступенькам, тяжело отдирались. Зато шагов было не слышно. Я вышел из дома. По другой стороне улицы медленно и беззвучно двигался человек, и, поравнявшись со мной, остановился. Кажется, он смотрел на меня. Я двинулся вдоль стены, туда, где кончался дом – там была заправка, а дальше – огромный пустырь, отгороженный насквозь проржавевшей и кое-где прорванной сеткой. Человек все еще стоял – я чувствовал его. И поравнявшись с заправкой, побежал. Заправка вспыхнула сбоку и пронеслась, оставив запах бензина и рокот двигателей на холостых оборотах позади. Я метнулся влево, налетел на сетку и бежал, обдирая об нее одежду, быстро ощупывая застревающими в звеньях пальцами. Я почувствовал дыру, где-то на уровне земли – быстро нагнулся, продрался в узкий провал и пополз по мокрой земле, проваливаясь в ямы и выбираясь на какие-то холмики. И тут тишина вокруг взорвалась.
Ревели сирены, летели со всех концов, и все тонуло в этом звуке, умноженном один на другой несколько десятков раз. Этот вой драл уши, звуки десятка сирен какофонно сплетались и расплетались, а я лежал, уткнувшись лицом в сырой грунт, расковыривая ногтями землю, ворочаясь и стараясь спрятаться, закопаться совсем. Потом вдруг все стихло.
Где-то на уровне моего лица шелестела старая, негибкая трава, ветер, пролетая насквозь через этот странный город, спускаясь с моей родной горки – Пренцлауэрберг, шумел, приподнимал мои волосы, так же, как у людей, сидевших на улице в кафе, и у прохожих, и у полицейских из оцепления, и у мертвых, которых выносили из зала дискотеки. Над ними сейчас было, должно быть, звездное или лунное небо, а надо мной был мой черный купол, бездонная топь, страшная, немая, шелестевшая тихим эфирным шумом. Тряслось что-то, мелко и неодолимо что-то во мне тряслось, и я думал, изо всех сил думал, стараясь заговорить эту тряску:
«Ты ведь простишь меня, да? Это ведь я, все равно я, твой kleiner Maulwurf, я только что расстрелял целую толпу людей, мне страшно, и я так безумно тебя люблю! Ты ведь поймешь и простишь – если еще любишь меня. А ты любишь, да? Если любишь – тогда какая разница – я сбрею волосы машинкой, которая лежит под раковиной, я ссутулюсь, потеряю десять сантиметров роста, мы уедем отсюда – если любишь, неважно, это все неважно. Я мягкий. Я совершенно не герой. Мне холодно, я замерз, я хочу к тебе, в твое тепло, нырнуть и раствориться… Простишь? Простишь? Простишь?..»