Читать «Дэниэл молчит» онлайн - страница 126

Но иногда и они меня раздражали. К примеру, когда начинали фразу со слов «Конечно, тяжелее всего…» и заканчивали чем-нибудь, не представлявшим для меня особых проблем. Тяжелее всего, когда окружающий народ глазеет на вас с ребенком и отпускает нелицеприятные замечания? Да ничего подобного. Тяжелее всего, что родные не понимают или отказывают в помощи? Можно обойтись и без поддержки родных. Оставаться наедине со своими мыслями и чувствами — вот что тяжелее всего. Но этой темы мы с другими мамами не касались. Как не говорили о статистике несчастных случаев: сколько детей-аутистов среди утонувших, погибших на дорогах, проглотивших по недосмотру что-то не то. Мы обходили молчанием своих мужей и свои надежды на будущее. О будущем мы старались даже не думать.

Некоторые из мам несли аутизм своих детей, как флаг над головой, утверждая, что это не болезнь, а «отличие». Мол, таких детей не нужно лечить, нужно лишь осознать, что они другие. Я знала одно: эти женщины столкнулись с аутизмом в очень щадящей форме, им не приходилось чистить ковры от содержимого памперсов, они не смотрели в отчаянии, как ребенок катается по полу и мычит или ревет как звереныш. Признаться, эти женщины меня тоже раздражали. Немножко. Я восхищалась их мужеством и терпением, присутствием духа и тем упорством, с которым они защищали своих детей. Однако дороги у нас разные. Растить ребенка с такой формой аутизма, как у Дэниэла, — все равно что с серпом в руках продираться сквозь джунгли: впереди ничего не видно, в сторону не шагнешь, назад не вернешься.

Но Дэниэл сказал, что любит меня! Пусть потихоньку, но он уже сам начал прокладывать себе дорогу. Однажды он спросит, что такое аутизм, и мне захочется ответить, что это «отличие». Всего лишь отличие.

В первый раз после ухода Стивена я отправилась бороться с бессонницей на улицы ночного города. Перед уходом разбудила Виину, сказала, что иду гулять, и попросила прислушиваться к детям до моего возвращения часа через два-три. Виина приподнялась на локте, волосы будто струи чернил разлились по подушке. Кивнув в знак согласия, она коснулась моей щеки и покачала головой влево-вправо, как маятник.

Виине не понять, как это я не боюсь бродить одна по городу, почему тревожусь не о себе, а о других, всегда только о других. О своей девочке, которой придется безумное количество часов проводить в школе, едва ей исполнится пять лет. О своем чудесном сыне, которому приходится трудиться изо всех сил, только чтобы понять этот мир. И о самой Виине. Да, я тревожилась о ней, потому что не представляла, кто сможет оценить этот изумительный цветок — женщину, которая изучала труды Бенджамина и Дерриды, в то время как окружающие отказывали ей в интеллекте только потому, что она индианка, миниатюрная, тихая, с кожей более темного оттенка, чем у большинства соотечественников.

Время за полночь, но на улице сумерки, подсвеченные туманными звездами и фонарями. Таков Лондон: здесь не бывает по-настоящему черного неба, лишь это ночное марево. Порывы ветра приятно холодили — так мать дует на заболевшее дитя, остужая горячий лоб. Подземка выбрасывала таких же, как я, полуночников: беззаботную молодежь, парочки, льнущие друг к другу на пути в ее постель или в его постель, бизнесменов, задержавшихся на деловом ужине. Выходя из дому, я свернула в тугую трубочку и сунула в карман деньги, которые дал Стивен. Можно было бы дойти до итальянской булочной, да только она закрыта. Уже вынув карточку для прохода в метро, я замерла перед турникетом. Я поняла, куда направлялась. Не для того я вышла, чтобы бесцельно бродить по улицам в попытке убежать от своих страданий, отчаяния, страха. Той меня больше нет. И страха в моем сердце больше нет. Я повернулась спиной к турникету, словно разрубив жизнь, как спелую дыню, на две половинки.