Читать «Пат и Пилаган» онлайн - страница 43

Слева на трибуне сидели старики, и в центре меж ними — Древний Глаз в котиковой шапке. Прочие трибуны были переполнены хозяевами и гостями.

Каюр Урзюк вывел за цепь медведя и направился с ним по кромке стрельбища к противоположной стороне, рассказывая на ходу, каких хлопот он стоил, как привязался к нему род за четыре года и сколько рыбы и сырого мяса употреблено на его откорм.

Все, у кого есть глаза, могут засвидетельствовать, что это достойный медведь, здоровый и сильный, и души предков не будут на нас в обиде, сказал каюр Урзюк.

Девушки ударили по бревну и крикнули: «Тятид-рухе!» Медведь тревожно оглянулся и, по всей видимости, еще не решил, как ему воспринимать всю эту церемонию, с гневом или весельем. Но по той почтительности, которую оказывали ему зрители и каюр Урзюк, он догадался, что никакой угрозы для него не предвидится. В дальнем конце стрельбища лежало мясо, и каюр сам накормил «хозяина леса». Старики, молодые охотники и женщины с детьми молча смотрели на это зрелище, понимая, что во всем происходящем есть глубокий и сокровенный смысл, насмешка над которым кощунственна. И не зря медведю воздают почести, чтобы после убить его, — тем самым достигается равновесие. И справедливость.

С трибуны важно спустился Древний Глаз, глава рода Мыбинг, взял лук и стрелы и вышел на середину площадки.

Урзюк снял цепь с медведя и отбежал к зрителям.

Девушки ударили по бревну и крикнули: «Тятид-рухе!»

Зверь обеспокоился, очутившись на воле и не зная, что ему делать. Старик вложил стрелу и ждал, и медведь сам пошел ему навстречу, грозный и неторопливый. Инстинкт подсказал ему, что наступила решительная минута, что его праведная и убогая жизнь приносится в жертву какому-то непонятному обычаю, и с горечью он почувствовал, что все объединились против него в обмане.

Он обвел взглядом круг зрителей, дальние сопки и темнеющий на горизонте лес, на пути к которому было одно препятствие — долговязый и хмурый старик.

Древний Глаз без сожаления смотрел на медведя: «Закон. Он холоден и тверд и не знает жалости. Мы все равны, перед ним, наш долг — служить ему и передавать по наследству. Я только исполнитель, только страж. Я несу свою службу, не пытаясь разгадать его. А медведь уже мертв, хотя ему кажется, что он еще жив. Приговор ему вынесен давно, и с тех пор он мертв».

Старик натянул тетиву, и медведь зарычал и встал на дыбы, стрела просвистела в воздухе. И все было кончено.

«Тятид-рухе!»

Все подхватили этот древний клич, и только мальчик, сын Леонида Вытхуна, молчал, смущенный своими мыслями.

— Волнуешься перед гонкой? — тихо спросил отец.

— Нет, — ответил Пат, — я спокоен. Я о другом думаю, ытык. Чему они все так радуются? И какой толк в этом обычае? Раньше мне казалось, что я понимаю, а теперь…

— Что теперь?

— Я повидал разных людей, ытык, и скажу тебе: жизнь у нас другая, чем была у стариков. И какая доблесть в том, что убили беззащитного медведя!