Читать «Женская тетрадь» онлайн - страница 3
Татьяна Владимировна Москвина
В-третьих, это самость. Эра индустрии и тиража оказалась бессильна перед творчеством живой природы. В Пугачевой нет ничего стандартного, повторного, на кого-то похожего. Чистое, как химический элемент, воплощение идеи человеческой индивидуальности. Между тем всякий, кто учился в школе, знает, каково в стаде быть рыжим, толстым или больно умным. Пугачевское бесстрашие окрылило нас, нестандартных. Мы поверили в свою абсолютную ценность – и потому с таким неудовольствием глядим на сегодняшние попытки нашей богини превратиться в стандарт. Как всегда, она утащила с собою в поиск кучу народа, который вслед за ней стал худеть, молодеть, алкать законного брака и мечтать о любви, похожей на сон. Впрочем, для нестандартного человека все попытки примерить на себя стандарты есть очередной виток индивидуального поиска. Можно попробовать изменить свои внешние очертания – внутренняя «формула личности» обязательно все изменит и все нарисует, как ей будет угодно. Если, конечно, человек является личностью, самостью, а не куском аморфного теста, готового в интересах рынка принять любую форму.
Наша языческая богиня не состоит из сплошных побед, удач и триумфов – неудачные проявления, житейские и творческие ошибки, неловкие жесты ей вполне ведомы, что и делает ее живой и родной. Троглодиты, ведавшие советской идеологией, что-то чувствовали безошибочно, размещая ее концерты по ТВ на Рождество и Пасху. Из стадии вынужденной и невольной борьбы Иисус Христос и Алла Пугачева перешли в стадию тактичного взаимодополнения. Их противостояние нисколько не враждебно. Христос в церковном исполнении не может дать людям того, что может Алла Пугачева в сценической ипостаси. Справедливо и обратное утверждение. Пугачева вовсе не символ мирского лукавства и житейской «прелести», от которой надобно всенепременно спасаться. Она – наша горячая русская просьба о примирении земли и неба, мужчин и женщин, идеала и реальности, духа и природы, об уважении к нашей маленькой, но отчаянной и в боях обретенной самости, повесть о наших надеждах и мечта о лучшей доле.