Читать «Женская тетрадь» онлайн - страница 2

Чуть умолкали пушки – голосили музы. Всякое проявление Творца в женском голосе, будь то Обухова, Русланова или Шульженко, пользовалось особо нежной массовой любовью. И наконец мы дождались. То, что рыдало и смеялось без формы и воплощения, носясь над дикими русскими полями, гремя грозами и сияя радугами, оформилось и воплотилось. Алла Пугачева – таинственный результат соединения индивидуальной воли с требовательным и щедрым одновременно излучением масс – стала чем-то вроде русской языческой богини. Она – это мы; выбирая ее, мы тем самым как-то формировали и самих себя. Что же мы выбрали?

Во-первых, это жизнь. В природе Аллы Пугачевой нет ничего смутного, темного, лунного, взыскующего отвлеченных пустых небес, тянущегося к гибели или распаду. Русская жажда жизни, как она сказалась в Пугачевой, не имеет никакой истерии, безумия и болезни. Это здоровая жажда здорового существа. Лирическая героиня певицы не хочет ничего сверхъестественного – только естественного, в границах здорового прирожденного аппетита. Аппетит, конечно, такой, что дай боже всякому – но это именно аппетит, на реальные земные продукты. Все, чего хочет женщина, которая поет, в принципе есть на Земле и даже в России. Дивный праздник бытия, полноты осуществления, конечно, может то и дело омрачаться утратами – море счастья обмелело, три счастливых дня закончились, а полковник оказался уголовником. Но ведь все это было, было на самом деле, осуществилось, прожилось всей душой и спелось. А что было – то может быть вновь. И то может быть, чего не было. Жизнь – это женщина, как ты к ней станешь относиться, такою она для тебя и будет… Во-вторых, это свобода. В лице Аллы Пугачевой индивидуальная свобода была избрана как атрибут божества задолго до эпохи Вэликих Рэформ. Свобода поведения и осуществления отдельного человека вначале была завоевана и обжита на сцене. Тут массы догоняли Пугачеву, сделав очевидные успехи с конца 1970-х годов. Каждое несанкционированное и внезапное движение ее бедра вызывало оживление в коллективном бессознательном и провоцировало свободолюбивые умонастроения. Кроме того, дух свободы внесла она и в реестр нормативных женских добродетелей, от века положенных Русской Психее. Коварный Пушкин, желая эстетически узаконить мужскую анархию и женское закрепощение, повелел бедной Татьяне и бедному Евгению расстаться, рыдая о том, что счастье было так возможно, так близко! «Но я другому отдана; я буду век ему верна». «С какой стати?» – спросило себя и нас наше архаическое божество и сделало поиск возможного и близкого счастья магистралью своей жизни. Поиск, разумеется, ведет к разочарованиям, тупикам и ложным тропам – и все алгоритмы обретения и утраты любовной иллюзии мы вместе с Пугачевой прилежно прожили, – но труд живого движения в любом случае и приятнее и полезнее, чем лежание под могильным камнем твердых житейских правил.