Читать «Новичок в Антарктиде» онлайн - страница 211

Владимир Маркович Санин

Слава пошёл готовиться к отлёту, а Димдимыч, выполняя своё обещание, повёл меня осматривать грот.

Димдимыч — человек абсолютно хладнокровный и невозмутимый: за восемьдесят дней нашего плавания я всего лишь два раза видел, как в нём клокотали страсти. Впервые, когда в один солнечный день он разобрал и бережно покрасил детали гидронасоса, терпеливо дождался, пока они не подсохли, и столь же бережно начал собирать прибор. «Разве так собирают? — пренебрежительно сказал один матрос, вышедший погулять на палубу. — „Вот как надо это делать!“ И быстро, уверенно собрал насос, расцарапав и ободрав свежую краску. „Я, знаешь, механик, — проникновенно сообщил непрошеный помощник. — Душа по работе горит!“ Димдимыч сердечно его поблагодарил и, отчаянно чертыхаясь, снова разобрал насос для покраски.

После этого случая Димдимыч долго сохранял спокойствие и невозмутимость. Гена Арнаутов, его постоянный оппонент, возмущался: «Скажи, почему ты всегда всем доволен, всегда высыпаешься и никогда не устаёшь? Ты робот? Ну, повысь голос, докажи, что ты человек!» На что Димдимыч отвечал: «Мой принцип — тратить свои нервные клетки на творческую работу, а не на бесплодную болтовню, ничего не дающую уму и сердцу». Перебранка этой парочки доставляла мне большое удовольствие. Гена клялся и божился, что рано или поздно он выведет «робота» из равновесия, но я бы не решился утверждать, что эти попытки завершатся успехом.

Так вот, второй раз я видел Димдимыча взволнованным на Ширмахере. В особенности тогда, когда мы ползали по гроту. Именно ползали, причём по-пластунски, лишь изредка вставая во весь рост, когда узкий коридорчик, расширяясь, превращался в зал для приёмов высоких гостей. Впрочем, после второго или третьего зала я передвигался уже исключительно на четвереньках: ледяной пол был такой скользкий, что, когда я гордо поднялся, расправил плечи и сделал шаг вперёд, мои унты стремительно рванулись к потолку, а тело, совершив изящный пируэт, грохнулось на лёд с такой силой, что грот огласило прекрасное и долго не смолкающее эхо. Димдимыч даже замер от восторга, прислушиваясь, и несколько раз приставал ко мне: «Повторите, пожалуйста, свой номер, это было так восхитительно!»

Так, кое-где на четвереньках, кое-где ползком, по-змеиному изгибаясь и сворачиваясь в кольца, я под восторженные восклицания Димдимыча (который, кстати говоря, с возмутительной лёгкостью передвигался на своих двоих) преодолел метров сто самого скользкого на свете льда, выполз, еле волоча ноги, наружу и тупо уставился в залитое солнцем пространство. В ушах звенело, а тело ныло, словно меня забивали вместо сваи в мёрзлый грунт.

— Ну как? — победоносно спросил Димдимыч.

Я честно и недвусмысленно ответил, что грот произвёл на меня сильное впечатление. Гирлянды двух-трехметровых сталактитов, свисающих, как волшебные светильники, необычайно эффектные залы, словно созданные необузданной фантазией художника, — все это свидетельствует о том, что я прополз, безусловно, по самому красивому ледяному гроту в мире. Других гротов я, правда, не видел. Димдимыч недовольно поморщился, и я тут же добавил, что никоим образом не желаю охаять грот, ибо уверен, что природа лишь однажды может создать такое чудо, потому что… Димдимыч прервал мои излияния и потребовал, чтобы я пошёл вместе с ним осматривать второй грот, от чего я решительно отказался, поскольку раз природа только однажды может создать такое чудо, зачем её искушать требованием другого, более чудесного чуда? Не будет ли это проявлением недоверия к природе? Более того, её оскорблением? Не дослушав, Димдимыч пошёл сам и вернулся ужасно довольный. Он сказал, что отныне презирает меня до конца жизни, потому что второй грот в тысячу раз красивее первого и, главное, значительно длиннее. Последняя подробность убедила меня в том, что я поступил правильно, потому что человек рождён летать, а не ползать.