Читать «Жили-были. Русские инородные сказки – 7» онлайн - страница 61

Пыль

Он когда домой приходил, он не сразу начинал вытирать пыль. Не было у него никакого такого психического состояния специального, при котором все время хочется вертеться и тереть тряпочкой какой-нибудь стол или, например, подоконник. Или плиту мыть все время, именно тогда, когда на кухне за столом кто-то сидит, кто-то посторонний, и даже, вероятно, говорит что-то важное или, положим, интересное, а даже если и неинтересное, так правила хорошего тона еще никто не отменял, и гостеприимство опять же. И вот сидит на кухне человек, уверенный в положенном по случаю гостеприимстве, а он (здесь он не гость, а хозяин квартиры и, соответственно, кухни), так вот, он хватает вдруг тряпочку, лежащую на батарее справа от балконной двери и словно бы ожидающую того момента, когда ее схватят, и начинает судорожно, почти истерично тереть какое-то маленькое, едва заметное, совсем даже незаметное пятнышко, царапая эмаль и вообще со временем забывая о том, что на кухне кто-то сидит и что-то там говорит, вполне возможно, интересное. Не было, короче говоря, у него такого состояния, просто, когда он приходил и видел пыль, он проводил по ней пальцем, оставляя на поверхности ровный или, скажем, не очень ровный след. Или если было время или, наоборот, если задумывался о чем-то, он тогда вырисовывал на пыльной поверхности узор или просто волнистую линию, которая, по большому счету, никаким узором не была, а была просто продолжением мысли, неожиданно пришедшей в голову или, так бывает, пришедшей в голову как по приказу, когда надо и совершенно естественным образом.

Он заходил в квартиру и тщательно закрывал за собой дверь, даже проверял несколько раз, дергая за ручку и налегая на дверь плечом, но она всегда оказывалась закрытой, и только вставленный в замочную скважину ключ начинал медленно раскачиваться из стороны в сторону и позвякивать еле слышно, пока снова не успокаивался. И он, проверив дверь, тоже успокаивался, понимая, что находится хоть и в относительной, но все-таки безопасности, окруженный четырьмя стенами с одним окном, в которое иногда, когда на улице было особенно дождливо или темно, стучались голуби. Он оглядывал эту свою безопасность, и снова замечал пыль, которая ровным тонким слоем покрывала все горизонтальные и не очень горизонтальные поверхности, и останавливался там, где стоял, ну или почти там, сделав один или два маленьких шага, и рисовал пальцем полоску на пыльной поверхности, и тогда вдруг начинал думать о чем-то своем, а прямая линия на пыльной поверхности превращалась в кривую линию или, например, в узор. Или, задумавшись, он проводил рукой по своим волосам, по затылку, иногда касаясь открытой ладонью уха или виска или пальцами за ухом, и тоже ощущал тонкий слой мягкой невесомой пыли.

Раз в неделю, по выходным, скажем в субботу, он просыпался рано – не специально и не по будильнику, а просто потому, что не спалось, почему-то не спалось, и вот он просыпался, как по будильнику, а на самом деле по одному ему известному сигналу, возникающему где-то внутри, и еще какое-то незначительное время лежал так, с закрытыми, а потом и с открытыми глазами, подоткнув под себя одеяло, и потом смотрел в окно, а потом вставал, нажимал кнопку электрического чайника, делал себе бутерброд или, например, два бутерброда и потом начинал убирать пыль, убирать целенаправленно, специальной мокрой тряпочкой протирая все поверхности, одну за другой, одну за другой, не оставляя на этих поверхностях ни пылинки, оставляя пылинки только в воздухе, они становились особенно видными в лучах солнца и начинали свой бесконечный танец, откликаясь на каждое движение, на каждое движение друг друга.