Читать «Роман и повести» онлайн - страница 147

Но я, кажется, не нашел:

— Что ж, по-моему, он симпатичный. Женись!

— Не «женись», а, уж скорей, «выходи замуж», — поправила меня мать, покраснев.

— Ну замуж! Не все ли равно!

Она обрадовалась и стала нахваливать Леонида Ивановича:

— Он очень серьезный, положительный человек. И внимателен ко мне. И потом, все-таки я не буду одна. В моем возрасте…

Она заторопилась:

— Надо его обрадовать… Ведь он ждет…

Странно, но она ничего не спросила меня о Наташе. Принесла в прошлый раз адрес. Была у Ксении Павловны и, вероятно, говорила о чем-то с ней. А мне — ни слова.

— Так я пошла… Хорошо? — повторила мать.

— Подожди минутку, — вдруг сказал я. — Я хотел тебе тоже… В общем, я ведь тоже женился… И давно!

— Что ты говоришь? Как — женился?

— Да, да, еще на фронте. И у нас должен быть… В общем, у нас есть ребенок…

Я сам не понимал, что говорил. Я говорил то, о чем мог только думать и догадываться по прежним Наташиным письмам. Но вот уже почти три месяца их не было вообще.

— Как это можно? Тебе надо учиться, закончить образование! Это невозможно! Ты шутишь! Ты…

— Нет, я не шучу, мама, — упрямо повторил я. — Все будет хорошо! Поверь, будет хорошо! А ты женись, мама. Правда, женись…

— Я уже говорила тебе… Не «женись», а «выходи замуж», — поправила она и вдруг заплакала: — Я так рада, что ты не против… Я так хотела, чтоб ты…

Это был еще очень тяжелый год, даже в Москве. Город жил по карточкам. В госпитале нас кормили не лучше, чем в сорок третьем. И люди, окружавшие нас, — врачи, сестры, няни да и те родственники, что приходили в приемные дни и часы к нам, — жили трудно. В Москве не только на рынках, а и прямо на улицах — у магазинов, на перекрестках — крутились спекулянты. У них имелось все, чего не было в свободной продаже.

Нам, не работавшим, лежавшим целыми днями на своих койках, жилось еще более или менее сносно: от гарантированного завтрака до гарантированного обеда, а потом — до ужина, и вновь до завтрака.

Другим — хуже. Жизнь с ежедневными сложностями и заботами поглотила людей, и, естественно, они погрузились в нее без особых оглядок на то время, которое уже прошло, — военное.

Несколько дней Вера Михайловна ходила мрачная, и я не знал, как подступиться к ней, узнать, в чем дело.

— Всё ничего, ничего, — односложно отвечала она.

И вдруг невзначай раскрылась, когда я ненароком спросил ее о сыне:

— Плохо, плохо, не знаю, как и быть. Молоко у меня пропало совсем, а у Вовочки рахит. Врачи говорят: «Питание, питание». А какое тут питание — на восемьсот рублей? И мать у меня старуха, почти лежит… Замаялась…

Она чуть не плакала.

У меня были часы, и я предложил:

— Вера Михайловна, возьмите! Обменяйте или на деньги…

Сестра обиделась:

— Да разве я для этого… Как вам не стыдно…

И дулась на меня еще несколько дней.

В один из вечеров я решился:

— Братцы, если я в окно сигану как-нибудь на час-два, не выдадите? Понимаете ли, часы вот эти продать надо…

Соседи по палате обещали не выдавать. Единственно, что мне не совсем было ясно, в каком виде я могу показаться на улице. Если бы хоть лето, а то зима, и довольно холодная. В одном халате? Правда, у меня есть теплые носки. В них и тапочках не замерзнешь.