Читать «Сибирская роза» онлайн - страница 118

Нет, как я и ожидал, не явила... Ну и парочка ж мы с нею... Она – задериха, я – неспустиха... Ну, что ж... У Кребса память прочная. Он может продлить срок своей немилости, и он продлил...

И зачем всё это? Зачем?

Обидела, видите. В соавторы не взяла. Подумаешь! Пережил я эту трагедь, не умер. Что соавторство! Если честно, какую взятку она мне дала! Тридцать лет жизни поднесла на блюдечке с каемочкой! И о каком соавторстве мог я думать? Тридцать лишних лет жизни ни в какие гонорары за соавторство не впихнёшь. Да, не впихнёшь!..

А между тем дельце повернулось... Остаюсь я совсем один. Горе одинокому... Ни роду ни плоду... Я должен прорываться к тем толпам, что в её доме толкутся. Надо вовремя перепорхнуть к большинству. Сама судьба подаёт удачнейший повод. Похороны! О покойниках хорошо или ничего!.. Зачем же ничего? Я согласен на... Я согласен почти на хорошо. Вот и распою... Начну... А как начать?... Люди! Вот перед вами остепенённый профэссорством ночной тать? Не пойдёть... Очень-то себя топтать негоже. Но легохонько побить себя на народе, простучать себе грудинку нелишне. Для убедительности... А любопытно, почему я, таёжная дуря-буря... Почему меня никто не осмелился и разу потрепать? Испугались, попадёт на веники? Профэс-сорской убоялись бирки? А показать задний угол хоть раз стоило и время от времени потом повторять для профилактики. За одного ж битого двух небитых дают, да и то не берут...»

30

Пятые кряду сутки рёвом ревела чёрная пурга, и особенно неистощимо-горько плакала она впристон в последнее утро, в похороны, – отпевала Таисию Викторовну.

Уже в трёх шагах всё было ночь.

Эта чёрная сумятица в руку была Кребсу.

Короткотелый, тушеватый, носастый, во всём чёрном, одновременно похожий и на в?рона, и на рака, он, подпираясь палками – в каждой руке чернело по палке, – трудно тащился обочь похорон, в отдальке, так что похоронники его не видели.

Чтоб острей рассмотреть, он нетерпяче заскакивал сзади то с одной стороны, то с другой – кружил по дуге будто коршун, гнавшийся за добычей. Временами он исподлобья кидал летучие, боязкие взгляды в тех, кто шёл за гробом – покойницу несли на руках, – но на сам гроб не решался поднять глаза. Однажды ненароком все же глянул – весь гроб был в белых замерзших цветах.

«Ты требовала, minibus date lilia plenis»! И ты получила...»

Какое-то время Кребс брёл рядом со всеми, и никто не обратил на него внимания.

«Меня здесь не знает ни одна душа», – подумалось успокоенно, и больше он не стал прятаться за чёрные лохмы пурги, а пошёл в толпе, приворачивая ближе к старушке вопленице, ладясь ясно слышать каждое её слово:

– Как на сем да на белом светуОдно красно пеке солнышко,Един? живет желаньицо.Ой, не дай да Боже, Господи,Земли-матушки – без пахаря,Расти девушке без матушки.Ветры виют потихошеньку,Ан приходит холоднешенькоСиротинкам, красным девушкам.Ты пожалуй, моя матушка,К горе-горькой сиротиночке,Ко позяблой семьяниночкеВо любимое гостебище; У дверей стоят придвернички,У ворот да приворотнички,По дорожке – стережатыи,По пути да бережатыи.Дубовы столы поставлены,Яства сахарны наношены,Хоть не сахарнии – сиротскии.Ты когда придешь-посулишься:По весне то ли по красной,Аль по летушку по теплому,Аль по осени протяжной,Аль по зимушке холодной?Не могу, бедна горюшица,Пораскликать, поразговоратьЯ родитель, свою матушку;Знать, убралось-упокоилось,Тепловито мое солнышко,Во погреба да во глубокии,За лесушка за темныи,За горы за высокии,Заросла да заколодилаПуть-дороженька широкаяК тепловиту красну солнышку.Вот пройдет зима холоднаяИ настанет весна красная,Разольются быстры реченьки,Налетят да птички-ластушки,Серы – малые загозочки; Запашут пахарьки в чистых полях,Затрубят пастушки в зеленых лугах,Засекут секарки во темных лесах;От тебя же, красно солнышко,Не придет вестка-грамоткаК горе горькой красной девушке.Не сплывать, знать, синю камышку поверх воды,Не вырастывать на камешке муравой траве —Не бывать в живых родимой моей матушке.Как во эту пору-времечкоБез тебя, да красно солнышко,Развилося, разорилосяНаше вито тепло гнездышко;Все столбы да пошатилися,Все тынишки раскатилися;Нонь не знаю я, не ведаю,Мне куда да прикачнутися,Сиротинке горе горькоей...