Читать «Повесть о ясном Стахоре» онлайн - страница 34

– Злодей всегда останется злодеем. Я в сем уверился. Добро им творить только людям во вред. «Benefacta mali collocata malefacta existimo!» – заключил Ходкевич, но монах не сдавался.

– Стало, не зачерпнув воды решетом, ты отбросишь его как негодное, а другой бы муку им просеивал.

– Есть люди, которые постоянно подлы, – зло сказал хозяин.

– Мало ли кто виной тому… – Монах наклонился к Ходкевичу. – Вот ты пытал, какие слова Платоновы надо запомнить, слушай: всевозможные орудия изобрел человек и ясно назвал, к чему что призначено, оттого и польза их видна. Сделал орало – им землю орать. Ветрило поставил – ладью толкать. А человек нарожается без указания, к какому делу приставлену быть. Те, что смогли возвыситься, мыслят – их назначение боле других полезно, и повинны все их считать умными да честными. А которых злодеями именуют, когда и кем к сему призначены? Вот кабы изначала знать о людях призвание их…

– Тогда мы душили бы злодеев в их колыбели! – хрипло засмеялся Ходкевич.

– Не все люди так думают, – тихо сказал монах.

Он раздражал Ходкевича. Невольно поддаваясь силе чужих слов, магнат начинал жалеть о затеянном споре и решил покончить его.

– К какой истине ты зовешь? – зло спросил пан Иероним.

– Ты не достигнешь ни одной, – спокойно ответил монах. – Пока душа твоя скована гневом, истина не посетит разума. Ужели Платон сего не внушил тебе?

Ходкевич почуял насмешку в этих словах. Он встал.

– Не забывайся, чернец! Хвали бога, что совесть моя охраняет тебя!

– Грешная совесть – плохой страж для людей, – ответил монах, подымаясь с кресла, – то не совесть, а гордость шляхетская.

– Эй, берегись!

– К чему мне? – улыбнулся монах, – я и так в твоей власти, как в плену. Но запомни: «И вольные в плен увлекутся, в нужде и горестях погибнут роскошные!» – то не Платона, пророка нашего слово!

– Запомню! – багровея, неожиданно захохотал пан Ходкевич.

Он дернул шнурок большого звонка.

– И ты бы, ойтец, запомнил… беседу нашу…

Вбежали служители. Ходкевич хрипел, не то смеясь, не то задыхаясь от злобы. Полы подбитого куньим мехом кафтана распахнулись, обнажив худое трясущееся тело. Он сорвал с гладко обритой головы татарскую шапочку и, размахивая ею, словно отгоняя назойливых мух, с трудом выговаривал:

– По обычаю нашему… чтобы запомнил, бродягу сего… розгами… Пять раз по десять розгами!.. После в склеп. И разведать, что за лицо!

Монаху скрутили руки. Повели в нижний замок.

Последние дни что-то тревожило жителей богатого и оживленного Слуцка. Словно душная гроза надвигалась на город в это холодное осеннее время. По улицам бродили пришлые, незнакомые жабраки. Чаще наезжали крестьяне из дальних поветов. Мещане рано гасили огни, запирались на тройные запоры. И хотя, казалось, никакой близкой опасности не было, пан каштелян велел усилить воротную стражу.

После беседы с монахом, несмотря на недомогание, Ходкевич неожиданно для приближенных отбыл в Вильню.

Проезжая через двор нижнего замка, он еще раз хрипло засмеялся, увидев, как в кругу столпившейся прислуги секли ученого монаха, чуть не победившего его в споре.