Читать «Суоми» онлайн - страница 19

Ну да, ну да…

Но если бы не Воропаев, они бы в доме остались без мужчины.

К ужасу бабушек, новый мужчина внедрять стал современность. ХХ век давно перевалил на вторую половину, но до Воропаева присутствовал разве что в виде немого «Телефункена», которому в детстве я любил нажимать тугие кнопки и гонять стрелку по заграничным городам. Собирая пыль на консоли, мрамор которой лопнул в блокаду надвое, трофей не принимал ничего. Другая функция. Мемориальная. Память о папе, а не слушать джаз и «Голос Америки» из Вашингтона.

Прием Воропаеву наладить не позволили.

Но прогресс пролезал тихой сапой. Я бы умер на зимних каникулах от скуки, в который раз безуспешно перелистывая «Братьев Карамазовых», когда б не воропаевские новинки — молодогвардейская серия «Подвиг», например, с захватывающей повестью «Господин Никто» про Париж и эмигрантские круги, в которые втирается пусть и болгарский, но наш разведчик.

Телевизор я впервые увидел, приехав на весенние каникулы. Под темно-зеленой накидкой, которую «бабушки» поднимали, как занавес, перед включением вредного, но неожиданно покорившего их аппарата. Сопротивление новому слабело. Приходя с работы, Воропаев, которого теперь я называл по-родственному просто Виктор, садился в одно из двух беспрепятственно внедренных кресел, столь ярко-зеленых, что даже мне, авангардисту, казалось противоестественно. Кресла ездили по старому паркету, крутились на никелированных ножках и представляли такую импортную ценность made in Finland, которая радовала раньше только сыром «Виола» с желтоволосой блондинкой на пластмассовой крышке да белизной яиц, что так и стояли в Большой комнате под упаковочным полиэтиленом — конечно, тоже финской выделки.

Ужинал Виктор, новости дня не комментируя. Ни поцелуев взасос, ни злодеяний Пентагона. В отличие от язвительной тети Мани, все это созерцал он молча и начинал уходить задолго до конца программы: «Завтра рано вставать…». — «Посидел бы еще», — переключалась тетя Маня. — «Дела надо делать, дорогая теща. Зимние виды, они, знаешь…» — «Какие дела? Какие виды? Лето на носу!» — «Слаломные. Головоломные…» — «Шею себе только не сломай. Скоро отцом ведь станешь». — «До вас не сломал и с вами не сломаю. Зять достался вам несокрушимый». — «Разболтался. Выпил на работе, что ли? Уходи! Жена там заждалась».

— Дела, — с отвращением повторяла тетя Маня, когда зять осторожно закрывал за собой дверь. — Сними эту пленку, звука скрипучего слышать больше не могу!

Неодобрительно, но молча моя бабушка взглядывала, когда я сдергивал полиэтилен и садился, подложив под себя ногу.

О чем бы, я думал, написать?

Сына, который у них родился, назвали Александр. Так меня хотел назвать отец, чтобы вышло постоянное напоминание о Пушкине: «Александр Сергеевич». Но крестная, с мнением Воропаева не считаясь (он хотел Виталиком), объявила, что по-домашнему будет называться в честь моего деда — Шура. Но к младенцу, а потом вдруг уже дошкольнику, которому тетя Маня, его бабушка, украдкой от меня совала лишний банан, имя прижилось только в уменьшительно-ласкательной версии; так что, когда в квартире у Пяти углов звучало: «Шурик, Шурик», вспоминался не дед, а популярная кинокомедия. Нет, на его месте я предпочел бы называться Александр — просто и тяжеловесно, как столп посреди Дворцовой.