Сейчас, в твоем грядущем, недоступномГадателю, который узнаетЗапретный образ будущего в ходеГорящих звезд и потрохах быков,Мне стоит взять словарь, мой брат и призракЧтобы прочесть, какое имя тыНосил, какие реки отражалиТвое лицо (сегодня - прах и тлен),Какие короли, какие боги,Какие сабли и какой огоньТвой голос подняли до первой песни.Нас разделяют ночи и моря,Различья между нашими веками,Широты, родословья, рубежи,Но крепко и загадочно связуетНевыразимая любовь к словам, Пристрастье к символам и отголоскам.И снова человек, в который разОдин на обезлюдевшем закате,Шлет вдаль необъяснимую тоскуСтрелой Зенона, цель которой - призрак.Нам ввек не встретиться лицом к лицу,Мой недоступный голосу предтеча.Я даже и не эхо для тебя,А для себя - томление и тайна,Безвестный остров страхов и чудес,Как, вероятно, каждый из людей,Как сам ты под своим далеким небом.
Нашествие
Я тот, кто утром был среди своих.Свернувшись в сумрачном углу пещеры,Я жался, чтобы скрыться в непроглядныхГлубинах сна. Но призраки зверейС обломками стрелы в кровавой пастиМеня пугали в темноте. И чем-то,Быть может, исполнением мольбы,Агонией врага на крутосклоне,Любовью или чудо-камнем ночьБыла отмечена. Теперь не помню.Истершаяся за столетья памятьХранит лишь ночь и утро вслед за ней.Я задыхался и дрожал. ВнезапноПослышался безмерный, тяжкий гулЗарю пересекающего стада.Я тут же бросил свой дубовый лук,Колчан со стрелами и скрылся в теснойРасселине в глухом конце пещеры.И вот я их увидел. Пыша жаром,Воздев рога и жутко дыбя шерсть,Они чернели гривой и пронзалиЗрачками. Всем им не было числа."Бизоны", - произнес я. Это словоЕще не раздвигало губы мне,Но я почуял: это их названье.Я словно бы впервые видел мир,Как будто разом и ослеп, и умер,Дрожа перед бизонами зари.Они являлись из зари. И былиЗарей. И пусть другие не сквернятТяжеловесную стремнину мощиСвященной, равнодушья и величья,Невозмутимого как ход светил.Они смели собаку по дорогеИ ровно то же было бы со мной.Потом я вывел охрой и карминомИх на стене. То были БожестваМольбы и жертвы. Я ни разу в жизниНе произнес названья "Альтамира".Не счесть моих обличий и смертей.
1929
Когда-то солнце раньше достигалоКаморки, выходящей в дальний дворик;Теперь многоэтажный новый домЕй застит свет, но в смутном полумракеНепримечательный жилец проснулсяЗадолго до рассвета. Не шумя,Чтоб никого вокруг не потревожить,Он тянет мате и послушно ждет. Ненужный день, похожий на другие,И жжение в желудке, как всегда.Он думает, что женщин больше нет,Как и друзей, которые приелись.И он им - также. Их пустые толки . Невесть о чем, командах и голах...Часы неразличимы. Он без спешкиВстает и бреется с необъяснимымСтаранием. Пока что слишком рано.Глядящие из зеркала чертыЕще хранят былое превосходство.Мы старимся быстрее наших лиц, - Задумывается, но видит складки,Седые усики, запавший рот. За шляпу - и выходит. В вестибюле -Газета. Обегает заголовки:Правительственный кризис в неких странах, Безвестных и по имени. Но этоВчерашний номер. Вот и слава Богу: Нет смысла добираться до конца.На улице рассвет с его привычнойХимерой небывалой новизныИ криками бродячего торговца.Он понапрасну ходит по угламИ перекресткам в поисках забвенья,Любуется на новые дома.И вдруг... Какая странность...Ветер с Юга? По Кордове (а некогда - Ривере) Пускается, забыв, что столько летОн обходил ее. Верста, другая.Он узнает перила галерей,Решетку закругленного балконаИ глинобитный вал, цветным стекломУтыканный. Все прочее - чужое.Пересекает тротуар. СмешкиМальчишек. Он как будто их не слышит.Потом идет все медленней. И вдругНа месте застывает. Что такое?Там, где пестреет вывеска кафе,Стоял трактир "Король, валет и дама"(То было полстолетия назад).Там в карты он какому-то пройдохеОднажды проигрался в пух и прах,Но заподозрил, что его надули.Тогда, не препираясь, он сказал:- Вот деньги, до последнего сентаво,Считай и выходи, поговорим.Тот возразил, что я навряд ли стальюПоправлю то, что в картах упустил.Все небо было в тучах. БенавидесМне одолжил свой нож. Мы бились долго.Но в памяти остался только миг,Застывший блик и хмель самозабвенья.Я, кажется, нанес один ударС размаху. И еще - на всякий случай.И все. Паденье тела и клинка.Тогда лишь я почувствовал, что раненВ запястье, а потом увидел кровьИ наконец-то выдавил из глоткиРугательство, в котором все слилось:Проклятье, торжество и облегченье.Я долго жил и все-таки познал,Что значит быть мужчиной и героемИли, по крайней мере, стать такимХотя б на миг в невозвратимом прошлом.
