Читать «Тетрадь вторая» онлайн - страница 40
Марина Цветаева
* * *
NB! О Царе Мидасе
И хлебом стал звук.
* * *
И звуком стал хлеб.
* * *
NB! На всякое ох есть ах — и на всякое ах — ох!
* * *
Евы золотое яблоко.
...Ты меня забудешь наглухо.
* * *
...Как там живут?
Не задумавшись отвечу: — Тесно.
Воздух вымерили по вершкам
И восторг отпущен по квадратам
* * *
земл<е?> |
...Чтó не о советской, то, Москве |
Речь, а о звезде одной, совсем не
Звездной...
* * *
Несколько бессмертных строк
* * *
Пела рана в груди у князя
Или раны его — стрела
Пела?
* * *
«Не возьмешь моего румянца» — 25-го дек<абря> 1924 г., чешское Рождество.
* * *
+
+
Пела рана в груди у князя
Или раны его — стрела
Пела — к милому не поспеть мол —
Пела, милого не отпеть —
Пела. Та, что летела степью
Сизою? — Или просто степь
Пела, белое омывая
Тело... «Лебедь мой дикий гусь»
Пела... Та, что с синя-Дуная
К Дону тянется...
Или — Русь
Пела?
* * *
(Конец декабря 1924 г.)
* * *
...Как билась в своем плену
От
И к имени моему
Марина — прибавьте: мученица
* * *
Здесь кончается 1924 г.
* * *
На пороге между 1924 г. и 1925 г. — стихи Крестины
«Воды не перетеплил
В чану, зазнобил как надобно...»
* * *
1925 г.
«Воды не перетеплил» — 1-го января 1925 г.
* * *
Мысль: — Если Христос и любил плоть, то как поэт: для подобий своих и притч — чтобы людям понятней — никогда в упор, никогда — как таковую.
Вот Соломон — любил! (Песня Песней, с такой цинической натяжкой выдаваемая католиками за прославление Христовой невесты — Церкви. NB! М. б. Римская — действительно такова (с грудями, с гроздями). Наша — с гвоздями (Распятия).
* * *
(Христос плоть не любил, а допускал. 1933 г.)
* * *
В теле как в трюме
В себе как тюрьме
* * *
Из мыслей о редакторах и редакциях:
Ведь всё равно, когда я умру — всё будет напечатано! Каждая строчечка, как Аля говорит: каждая хвисточка! Так чего же ломаетесь (привередничаете)? Или вам вместо простой славы <пропуск одного слова> солнца непременно нужна <пропуск одного слова> сенсация смерти? Вместо меня у стола непременно — я на столе?
(И это — напечатаете!)
* * *
У Али восхитительная деликатность называть моего будущего сына: «Ваш сын», а не «мой брат», этим указывая его принадлежность, его — местоположение в жизни, обезоруживая, предвосхищая и предотвращая мою материнскую ревность (единственную, в к<отор>ой страдание не превышается — не погашается — презрением!).
* * *
О безнравственности «института кормилиц»
Кормилица. Будь они, я бы конечно взяла кормилицу — («Барыня, у Вас молока как у мы-ыши», нянька Надя, 1920 г.) — и без всяких угрызений совести, по той простой причине, что мой ребенок — в мире — ценнее. Слишком мало шансов, чтобы у меня родился дурак, а у нее — Ломоносов.
(Хотя бы потому, что из нас двух я — Холмогоры! 1933 г. Или, во всяком случае, столько же.)
* * *
Стоило бы Канту (к<оторо>го никогда не читала и не прочту) назвать свою книгу «Игры пера», как его бы столетия подряд упрекали бы в легкомыслии. Я слишком знаю portée (гипноз) названия. Это единственное в чем верит поэту — философу — высшему — критик. И почти всегда — зря. Так «Ремесло» мое, например, — вызов — и проверка, во всяком случае <пропуск одного слова> — нáдвое.