Читать «Белый Доминиканец» онлайн - страница 40

Я вскакиваю, хватаюсь за весла: лодка как будто только и ждет этого знака. Она плывет все быстрее и быстрее, и мы пересекаем течение, приближаясь к нашему берегу, к улочке Пекарский ряд.

Мерцающие глаза домов снова светятся из темноты. С лихорадочной быстротой поток несет нас к плотине, туда, где река покидает город.

Любовь прибавляет мне силы, и я гребу прямо к нашему дому. Белая пена вздымается вдоль бортов. Каждый мой гребок укрепляет мою безумную решимость! Кожа ремней в уключинах скрипит: «Убей! Убей! Убей!». Затем я привязываю лодку к одному из столбов на берегу и беру Офелию на руки. В моих руках она легка, как пух.

Я испытываю какую-то необузданную животную радость, как будто я в одно мгновение стал мужчиной телом и душой. И я быстро несу Офелию в сиянии фонарей в темноту узкого прохода.

Там мы долго стоим и целуемся в изнуряющей неистовой страсти. Теперь снова она — моя возлюбленная, а не нежная мать.

Шорох позади нас! Я не обращаю внимания: что мне до этого! Затем она исчезает в передней дома. В мастерской точильщика еще горит свет. Он мерцает из-за мутного стекла, за которым жужжит токарный станок.

Я берусь за ручку и осторожно ее опускаю. Узкая полоска света появляется и тут же исчезает, когда я снова тихо закрываю дверь.

Я подкрадываюсь к окну, чтобы определить, где стоит точильщик. Он наклонился над станком, в руке у него сверкающий кусок железа, а между пальцев в полутьме комнаты разлетаются белые, тонкие, как бумага, стружки и падают вокруг гробов, как мертвые змеи. Внезапно я ощущаю страшную дрожь в коленях. Я слышу, как мое дыхание со свистом вырывается. Чтобы не упасть и не разбить оконное стекло, я вынужден прислониться плечом к стене.

«Неужели я стану подлым убийцей?» — раздается вопль в моей груди. — «Предательски, из-за спины, убить бедного старика, который всю свою жизнь принес в жертву любви к моей… к своей Офелии!». Внезапно станок остановился. Мотор затих. Мгновенно мертвая тишина обрушивается на меня.

Точильщик выпрямляется, слегка повернув голову, как будто прислушиваясь, откладывает долото и медленным шагом идет к окну. Все ближе и ближе. Его глаза устремлены прямо на меня.

Я знаю, что он не может меня видеть, потому что я стою в темноте, а он — на свету. Но если бы я даже знал, что он видит меня, я не смог бы убежать, потому что силы покинули меня.

Он медленно подходит к окну и смотрит в темноту. Между нашими глазами расстояние едва ли в ширину ладони, и я могу разглядеть каждую морщинку у него на лице.

Выражение безграничной усталости лежит на нем; он медленно проводит рукой по лбу и смотрит полуудивленно-полузадумчиво на свой палец, как человек, который видит на нем кровь и не знает, откуда она взялась.

Слабый проблеск надежды и радости появляется в его движениях, и он наклоняет голову, терпеливо и покорно, как мученик, ждущий смертного удара.

Я понимаю, что сейчас его Дух говорит мне. Его затуманенный мозг не ведает, почему ему все это приходится делать. Его тело — это лишь отражение его души, которая шепчет через него: «Избавь меня от земных оков ради моей любимой дочери!». Теперь я знаю: это должно свершиться! Сама милосердная смерть будет двигать моей рукою!? Не должен ли я спрятаться за ее спиной во имя моей любви к Офелии? Сейчас я впервые вплоть до последних глубин моей души ощущаю, что должна была ежедневно чувствовать Офелия, терзаемая постоянной мукой сострадания к нему… к нему, самому достойному сострадания из всех страждущих. Это чувство столь сильно захватило меня, что мне казалось, что я сгораю, подобно Геркулесу в ядовитых Нессовых одеждах!