Читать «Исповедь еврея» онлайн - страница 170
Александр Мотельевич Мелихов
Я сделался ровным, как январский каток. Это верно, что, наливаясь поглощающим желанием, мы становимся сильными, – зато отсутствие всех и всяческих желаний делает нас неуязвимыми. Теперь я знаю, как живут нормальные люди: надо ни о чем не думать, не мечтать, не дай Бог, не усматривать в вещах символов чего-то большего, а видеть в них исключительно ту пользу или вред, который от них может перепасть, – и ничего больше. Это и есть конечный вывод мудрости земной. Не хлопочи сверх меры – все сделают вместо тебя: и родят, и убьют.
Снег сменился асфальтом, а многослойная обмотка на полголовы – воздушным витком марли. Я пробирался в кафельную гулкую пустыню умывальника, забывая даже, что он
Я закрываю ладонью живой трепещущий глаз и изо всех сил таращу пустой – но тьма стоит хоть глаз коли. Еще диковинней получалось, когда пустой глаз прижмешь к стеклу (чтобы чувствовать холод бровью и щекой). Получается так, что целым смотришь, а отсутствующим как будто подглядываешь через холодную дырку в непроглядную тьму, – и какая-то одурь тебя охватывает: каким же это чудом такое море черноты может стоять прямо среди света, который ты тоже видишь своими глазами. Да, да, и наши глаза составляют неразрывное Единство. И если они видят разное, мы начинаем сходить с ума.
Только это занятие и возвышало меня над буднями. Да еще я сочинял, будто взгляд одного глаза труднее выдержать, потому что в нем сосредоточивается двойная доза страсти.
Не знаю даже, с чего мне вздумалось спросить у врача, будут ли когда-нибудь пересаживать людям глаза (мне бы подошел коровий). Носитель белого халата лишь снисходительно улыбнулся, а кто-то из кривых растолковал мне окончательно:
– Ты второй береги. А один глаз ты проср…
И вдруг такое облегчение хлынуло мне в душу…. Я бросился в умывальник, ликующе повторяя одними губами: «А один глаз ты проср…, а один глаз ты проср…» Оказалось, если говорить матершинными словами, все становится совсем не драматичным, а залихватски-будничным.
В умывальнике я впервые рискнул взглянуть на неугасимую ни днем, ни ночью лампочку, гордо раскрыв глаза (второй под тампоном тоже дернул крылышками), а то раньше все трусил: вдруг она тоже взорвется. Внезапно вспомнил, что с левого глаза мне будет уже не прицелиться, и, схвативши швабру, начал вскидывать ее к
В коридоре я увидел маму и прицепился к ней все с тем же – будут ли, мол, пересаживать глаза. «Тогда я отдам тебе свой,» – проникновенно ответила мама.
Трагическая серьезность – от нее-то я и старался улизнуть. Но все же бегло примерился к маминому глазу: у нее он темней моего, хотя на худой конец сойдет, но только все это сентиментальная чушь, настоящий мой глаз– это