Читать «Нострадамус. XX век: новейшая дешифровка» онлайн - страница 420

Проанализируем. Свободолюбивые греки, как видим, нисколько не уважали таких же чувств у плененных противников, сделанных рабами (это «демократический нацизм»), но свою свободу и родину они не были готовы променять ни на что на свете – даже на райскую жизнь на прекрасной чужбине. Потому как от огня они стали бежать от участи Эврилоха. Одиссей же получает сразу несколько новых уроков: во-первых, нельзя доверять человеку, который до этого хоть раз не оправдал доверия и стал виновником гибели товарищей; во-вторых, излишне приветливый по отношению к незнакомым гостям хозяин – скорее тщательно маскирующийся враг, нежели откровенный друг; в-третьих, никакой – даже самый благодатный – край не способен заменить родину. Забыть родину – худшее, что может произойти с человеком.

Наконец шторм отступил и в отсутствие ветра итакийцы на веслах шли целый день на запад, туда, где согласно положению солнца в утренние часы, находилась конечная точка их плавания. Ближе к вечеру они увидели скалистый берег неизвестного острова, а уже в сумерках мореходы нашли в нем защищенную от ветров бухту. Выставив охрану, греки расположились ночевать на каменистом берегу, а утром с первыми лучами Гелиоса увидели, что попали на прекрасный остров с высокими берегами и горой посередине. Зеленые склоны этой горы были местами покрыты белыми пятнами, которые, оказалось, были ничем иным, как стадами диких овец. У подножия горы раскинулись обширные луга сочной, изумрудной травы, доходящей до пояса. Было удивительно, что такой благодатный край не был распахан землевладельцами, а на склонах никто не рассаживал виноградники. Это при том, что на соседнем острове чуть меньших размеров, покрытом крупными камнями и скалами, путники отчетливо разглядели дымы, столбом поднимающиеся в небо – определенно то был признак наличия человеческих жилищ. Воины заставили рабов вынести на берег те корабли, что требовали ремонта, а сами взяли охотничьи копья, боевые дротики, пращи, луки со стрелами, и отправились на склоны горы. Вскоре они принесли к кораблям много дичи и стали жарить ее на кострах. Пиршество затянулось до ночи, и только на следующее утро Одиссей обратился к своим спутникам: «Продолжайте ремонт кораблей, а я на своем судне отправлюсь к соседнему берегу и разузнаю, почему люди здесь не пашут землю, и вообще живут на скалистом острове меньших размеров». Оставив гребцов со своего корабля помогать остальным рабам чинить вытащенные на берег галеры, Одиссей взял курс к соседней земле, рассадив на весла воинов. Он не знал, как отреагируют местные жители на обычай использовать рабский труд, поэтому решил заведомо избежать расспросов относительно плененных троянцев. Судно Одиссея обогнуло остров с горой, и команда стала искать удобное место для причаливания к каменистой земле. Они нашли достаточно широкую полоску песка и осторожно, без шума, спустились на берег, где царь отобрал себе 12 самых сильных и смелых воинов и двинулся с ними в глубь острова, обнаружив на некотором удалении огромную пещеру среди скал. Пустую дворовую территорию перед ней почти условно обозначала гряда выложенных крупных камней выше человеческого роста, а из самой пещеры доносилось тонкое блеяние ягнят. Одиссей со спутниками направились в пещеру, не демонстрируя оружия, а первый из воинов нес на руках мех, полный лучшего вина из корабельных запасов. Зайдя в темную пещеру без привычных факелов у входа, воины после нескольких вопросов в пустоту убедились, что хозяин или хозяева отсутствуют, и внимательно стали осматривать необычное хозяйство, представшее их глазам. Огромный очаг, сложенный из крупных каменных глыб, высился посреди пещеры, вместо дров вокруг него лежали поломанные стволы деревьев. Очень большие деревянные чаши возвышались над головами итакийцев, где, судя по запаху, запустевал сыр. В одном из ведер значительно более мелких размеров они увидели молоко, в ряде других была жирная простокваша. В плетеной клетке у стены наперебой блеяли козлята, а в такой же клетке рядом путники разглядели ягнят, когда глаза привыкли к темноте. В углу лежала большая груда бараньих шкур, расстеленных наподобие ложа. Спутники Одиссея пришли к выводу, что хозяин или хозяева этого жилища ведут самый дикий образ жизни, и стали уговаривать царя скорее покинуть этот остров. Одиссей не согласился, поскольку желал увидеть хоть одного местного жителя, прежде чем вернуться назад. Пока итакийцы рассуждали, время было потеряно, и вот уже во дворе заблеяли овцы, задрожала земля и дневной свет заслонила великанская фигура, похожая на человеческую. Пришелец с грохотом бросил у очага охапку бревен, вернулся к входу и стал загонять в тень пещеры торопливых овец и коз. Испуганные греки укрылись в темном углу за большой деревянной чашей. Загнав скот, великан сдвинул огромный дискообразный обломок скалы, стоящий у входа, и заслонил им внешний мир, оставив лишь узкую щель под сводами пещеры. Пока растерянные путники украдкой следили за ним, хозяин развел в очаге высокий огонь и принялся доить коз и овец, наполняя малые ведра одно за другим. Странники рассматривали великана в свете костра. Ростом со среднее дерево, он был одет в короткую одежду из бараньих шкур, а когда он повернул голову в сторону незваных гостей, многие греки не удержались от удивления вслух – у гиганта был только единственный глаз посреди лба. Великан, услышав перешептывание, вытащил из огня одно бревно и осветил им дальний угол. Путники увидели свирепый взгляд большого приближающегося глаза. Тяжело ступив в их сторону, монстр, явно раздраженный, спросил: «Вы кто такие, бродяги? Как сюда попали? Может, вы из числа тех бездельников, которые шляются по морям в поисках легкой наживы?» – «Мы греки, – ответил Одиссей, – плывем из-под Трои и просим принять нас дружелюбно, как гостей. Ведь ты знаешь, как карает Зевс тех, кто обижает странников и не оказывает им гостеприимства». – «Видно, что ты пришел сюда издалека, чужеземец, – свирепо крикнул Одиссею циклоп, – коль думаешь, что боюсь я твоих богов. Мне нет дела до Зевса – не боюсь я его гнева! Мы, циклопы, сильнее ваших богов, и наш род древнее их рода. Я буду делать с вами, что захочу! Скажи, где твои корабли, где остальные ваши спутники – я желаю знать это». Одиссей сразу понял, зачем циклоп спрашивает его о корабле, и ответил: «Колебатель земли Посейдон разбил мой корабль о прибрежные утесы, лишь я со своими спутниками спасся…» Не слушая дальше, циклоп быстро схватил своими длинными руками двух спутников царя и убил их, ударив головами о камень. Странники пришли в неописуемый ужас и стали вслух просить Зевса о спасении. Затем циклоп сварил убитых итакийцев, разорвав их тела на части, и съел. А, окончив свой ужасный ужин, спокойно растянулся на земле и заснул. Одиссей сразу же хотел убить его, спящего, и уже обнажил меч, но, взглянув на громадную скалу, которой завален был вход, понял, что таким образом им не спастись из заточения, в котором они оказались. Судя по спокойно заснувшему циклопу, тот тоже отдавал себе отчет в том, что греки никак не посмеют на него напасть. Когда наступило утро, о чем свидетельствовал единственный луч света над камнем, перегородившим вход, циклоп снова неожиданно убил двух спутников Одиссея, легко отмахнувшись от выставленных навстречу мечей. Съев их, он выгнал стадо из пещеры, вышел сам, а вход задвинул скалой. Греки поняли, что всех их ждет одинаковая смерть – в желудке этого чудовища. Долго обдумывал Одиссей всевозможные средства спасения и наконец нашел доступное. У очага он нашел тонкое бревно, похожее на мачту – это был гладкий ствол дикой маслины. Одиссей отрубил мечом излишне длинный и тяжелый для человека нижний конец бревна, а верхний заострил и обжег в тлеющих углях, после чего сделанный кол спрятал. Вечером со стадом вернулся циклоп, вновь непринужденно убил двух спутников царя, и, закончив отвратительный ужин, хотел лечь спать. Но Одиссей подошел к нему и предложил неразбавленного вина. Поразмыслив, что в запертой пещере люди никак не могли отравить напиток, циклоп постепенно выпил его весь, потом, захмелев, сказал: «Скажи, как тебя зовут, я хочу почтить тебя подарком, который полагается гостю по обычаю». Одиссей ответил, что его зовут «Никто». «Ну, слушай же, Никто, тебя я съем последним, и это будет моим подарком тебе», – со смехом ответил циклоп, повалился на землю и заснул. Чуть выждав, Одиссей дал знак товарищам и они вместе разогрели на костре до тления заостренный конец заготовленного кола, затем дружно схватили его и выжгли им глаз циклопу. Тот заревел от страшной боли, вырвал из глаза дымящийся кол и в исступлении стал звать на помощь других циклопов (циклопы жили раздельно – каждый в своей пещере). Греки спрятались за утварью, услышав топот многих тяжелых гигантов, которые сбежались на вопли и стали спрашивать через загородивший вход камень: «Что случилось с тобой, Полифем, не похитили ли у тебя твои стада? Кто обидел тебя?» Со страшным ревом Полифем отвечал из пещеры: «Никто! Никто! Но я сам виноват, что допустил ошибку! Никто не мог бы навредить мне силой!» Рассердились циклопы на такой ответ и закричали Полифему: «Если никто, незачем так реветь! Если ты заболел, то это воля Зевса, а на помощь зови своего отца Посейдона». С этими словами удали лись цик лопы, а испугавшиеся итакийцы узнали, что только что напали на сына бога. Яростный Полифем несколько раз пытался на ощупь поймать греков, но из-за нестерпимой боли не мог сосредоточиться на легкой поступи голодавших несколько дней пленников, к тому же, мешали бараны. Настало утро, и с громкими стонами Полифем отодвинул от входа скалу и стал выпускать в поле овец и коз, ощупывая руками спину каждой животины. Тогда, чтобы спасти товарищей, Одиссей приступил к осуществлению своего плана побега: связал лыками из постели циклопа по три барана и под каждого среднего привязал по одному из своих товарищей. Сам же, вцепившись руками в густую шерсть громадного вожака, любимца Полифема, повис под ним. Все бараны с привязанными под ними воинами прошли мимо циклопа, смешавшись со стадом, а последним шел баран, под которым висел Одиссей. Остановил его Полифем: «Ты ли это, мой дорогой любимец? Почему выходишь последним? Ты никогда не был так ленив и всегда шел первым». Он стал ласкать его и жаловаться на свою беду, на то, что обидел его дерзкий Никто, а Одиссей в это время с ужасом думал о том, что будет, если циклоп захочет потрепать любимчика за грязную шерсть на брюхе. Но наконец пропустил гигант и этого барана – так спаслись оставшиеся в живых греки от верной гибели. Молча отобрав лучших коз и баранов, пока Полифем закрывал вход в пещеру, они понесли часть стада к своему кораблю, где их ждали товарищи. Одиссей приказал быстро грузиться с животными на корабль и отплыть от берега. Когда отплыли на расстояние, с которого еще слышен голос человека, Одиссей громко крикнул циклопу: «Слушай, циклоп! Своей жестокостью ты сам навлек на себя кару Зевса». Услыхал циклоп с моря знакомый голос Никто, понял, как его провели, и в ярости поднял утес, который бросил в море – дальше корабля. Громадная волна погнала корабль обратно и уткнула бы его в берег, но шестом Одиссей оттолкнул корабль от приблизившегося дна, дав команду гребцам одновременно налечь на весла, и снова поплыли они в море. Отплыв еще дальше, Одиссей крикнул Полифему: «Полифем, тебя ослепил Одиссей, сокрушитель городов, царь Итаки, сын героя Лаэрта!» Завыл циклоп от бессильной злости и воскликнул: «Сбылось давнее пророчество, данное мне великим прорицателем Теллем – рука Одиссея лишила меня зрения! Но я думал, что Одиссей – грозный божественный великан, а не такой ничтожный и коварный человечишка!». Стал звать Полифем отца своего Посейдона, чтобы покарал он Одиссея за то, что лишил его зрения. Греки оцепенели от ужаса, слушая, какие проклятия циклоп призывает на их голову. Но Полифем не унимался, схватил утес еще больше первого и опять бросил в море – он упал рядом с кормой корабля, а громадная волна чуть не перевернула судно, подхватила его и забросила далеко в море. Итакийцы достигли соседнего острова, где их ждали остальные корабли. Узнав о гибели шести товарищей, они решили, что боги разгневались на них, и принесли в жертву Зевсу самого крупного барана из стада Полифема. Проведя ночь на берегу, на следующий день греки отправились в дальнейший путь по безбрежному морю, скорбя о погибших товарищах и заставляя рабов активнее работать на веслах.